Книга Не загоняйте убийцу в угол - Хосе Мариа Гелбенсу

– Получается, – спросила та, – что если бы не моя сестра, вы бы его не нашли?

– Нашли бы, обязательно нашли. Больше всего меня поразило то, что Карлос, такой умный и решительный, не понимал этого. Я хочу сказать, – Мариана быстро взглянула на Сонсолес, и тут же отвела глаза, – что он не мог спрятаться от самого себя, уйти от своего имени, от прошлого, которое в конечном счете обязательно выдало бы его. У него был только один выход – уехать, но это была бы лишь отсрочка.

– Иначе говоря, он как будто покончил с собой, – сказала Сонсолес.

– Нет. Ничего подобного, – ответила Мариана, теперь уже в упор глядя на Сонсолес. – Как ни странно, он не самоубийца. Он… как бы получше тебе объяснить… Это больше похоже на наказание, на проклятие, словно он был отмечен еще с рождения.

– Какой кошмар! – сказала Сонсолес. – Но ведь ты не думаешь так всерьез, правда? Он прежде всего преступник.

– Да, он преступник, – ответила Мариана, – но не прежде всего. Он преступник… и в то же время очень несчастный человек.

– Какой страшный удар для бедной Кармен, – Сонсолес помолчала и добавила: – Она уехала сегодня утром.

– Да, я слышала. Так далеко у них зашло дело за эти несколько дней?

– Честно говоря, я не знаю. Ты имеешь в виду… спала ли она с таким человеком? Даже подумать, и то страшно, правда?

– Сонсолес, пожалуйста, оставь этот тон. – Сонсолес невольно подобралась, а Мариана вздохнула и сказала: – У меня остался чудовищный осадок от этого дела, и я не могу от него избавиться. Единственное утешение – Энди сегодня приезжает. Поэтому извинись за меня перед супругами Сонседа, но я бы все равно не пошла.

– Хорошо, извинюсь, – сказала Сонсолес. – Мне идти придется, хотя совсем не хочется. Ана Мария не пойдет: она еще не пришла в себя от этого потрясения. Она ведь очень любила Карлоса. Ну, а Муньос Сантосы… может быть, придут, особенно теперь, когда Кармен уехала. Правда… что Карлос… – Она задумалась, уставившись в одну точку; потом очнулась и посмотрела на Мариану: – Скажи мне, почему такой человек, как Карлос, превращается в бездушного убийцу и хладнокровно убивает двух человек?

– Нет. Не хладнокровно. Я бы сказала, – на лице Марианы появилась горькая улыбка, – скорее, сгоряча, если можно так выразиться. Но угрызений совести он не испытывал, если ты это хочешь спросить.

Сонсолес молчала.

– Сегодня утром я завершила работу с прокурором, – продолжала Мариана. – Он никак не ожидал такой развязки и тут же примчался, во всяком случае, очень быстро. Для меня это тоже было неожиданностью. Теперь надо все закончить и передать дело на судебное рассмотрение, поэтому мне осталось чуть-чуть. Знаешь, я этим расследованием жила, и теперь так странно его отдавать… Наверное, со временем в памяти останется только история этого человека, а все связанное с судебным разбирательством забудется. А началась эта история в одном месте… много лет назад, когда одна женщина, не в силах больше выносить побои мужа, обратилась в суд с просьбой о принятии временных мер по раздельному проживанию супругов,[9]пока суд будет рассматривать ее заявление о раздельном проживании. И заметь, она не была неграмотной; эта женщина принадлежала к среднему классу, может быть, к его низам: муж ее был служащим, и у них был сын. Муж зарабатывал достаточно, чтобы они могли жить достойно, как тогда говорили. Ей не повезло: дело попало в руки судьи с виду невзрачного, но в действительности очень жестокого, трусливого и, без сомнения, себе на уме. И не забывай, в какие годы это происходило: тогда женщина шагу не могла ступить без разрешения мужа. Был это жест мужества? Отчаяния? Любви? Может быть, она старалась избавить сына от физической и психической жестокости? Насколько мне удалось выяснить, жестокость отца бывала отвратительно изощренной. Не знаю… Знаю только, что просьба ее была отклонена: судья отказал в принятии временных мер. Конечно, она могла настаивать на своем; в те времена такие дела всегда рассматривал Церковный Трибунал, но, пока Трибунал не начнет рассматривать заявление, она должна была жить с мужем под одной крышей, – так решил этот судья. Как ты догадываешься, это был судья Медина. Я не хочу давать оценку этому судебному решению, но последующее развитие событий говорит само за себя: муж этой женщины, по всей видимости, чувствовал себя бесконечно униженным – перед самим собой и перед другими. Еще бы – в те времена и возбудить такое дело! Лицемерие, святошество, культ мужчины, фашизм… – все тогда было, полный набор! В общем, неделю спустя этот жалкий униженный тип зарезал свою жену на глазах у сына. У ребенка на глазах, понимаешь?! Зарезал ножом на глазах у ребенка! Полиция обнаружила обессиленного мальчика, который заснул, обнимая тело матери. Некоторые соседи слышали стоны в течение продолжительного времени, но никто не вмешался, пока сам отец не вызвал полицию. У меня кровь стынет в жилах, когда я представляю, как они сидели около ее трупа и ждали полицию, – отец и сын. Отец попал в тюрьму, а сына тот же судья Медина, что отказался разрешить незамедлительное раздельное проживание, передал другим людям для усыновления. И вот маленький Карлос поселился в семье супругов Састре, которые дали ему свою фамилию; полагаю, они хотели, чтобы он забыл настоящую и чтобы прошлое никогда не вторгалось в его жизнь… В его внешнюю жизнь, разумеется, потому что во внутреннюю… Но на этом история не заканчивается. Супруги Састре через несколько лет развелись, по-хорошему, и все-таки я думаю, особого счастья в их доме тоже не было. Но это всего лишь мое предположение, может быть, так действует на меня эта грустная история. Ребенок остался с приемной матерью и по каким-то причинам, не знаю по каким, – наверное, он мешал ей заново устроить свою жизнь, – она отправила его в религиозный интернат. Надо сказать, что она его не бросила и даже взяла к себе, после того как он окончил среднюю школу. Но дело житейское: она уже жила с другим человеком, и от прежней семьи ничего не осталось. И все-таки эта женщина еще раз оплатила Карлосу учебу – на этот раз в университете, – хотя и отправила его в Мадрид только в том, что на нем было надето, а там он жил в пансионе. Парень получал стипендию, я думаю, у него, наконец, появились друзья, он получил образование, выдвинулся, добился определенного положения в жизни… Ну, в общем, дальше особо нечего рассказывать. Все у него шло хорошо, насколько я знаю от Аны Марии Аррьяса. Ты говоришь, это ее совершенно подкосило?

– Да, – ответила Сонсолес; рассказ Марианы произвел на нее огромное впечатление, – она ведь очень его любила. И он ее тоже.

– Как мать, да? – спросила Мариана.

– Или как сестру. Да какая разница, – еле слышно сказала Сонсолес.

– И вот, – продолжила рассказ Мариана, – однажды, в начале августа, Карлос сидел себе спокойно на вечеринке в доме Рамона Сонседы; но ему не повезло – прямо за его спиной судья Медина, устроившись на диване, рассказывал твоей сестре о своих подвигах, и Карлос услышал всю историю, которая, наверное, пронзила его, как ток высокого напряжения. – Мариана тряхнула головой. – Вчера я разговаривала с его приемной матерью. Любопытно: она считает, что Карлос никогда не хотел знать, даже заслонялся от всего, что касалось его жизни до них. И вот, когда он услышал историю, рассказанную судьей Мединой, и все сошлось так точно, до мельчайших подробностей, дверь, за которой пряталась тайна, о которой он не желал ничего знать и которую столько лет отталкивал от себя, эта дверь сразу взлетела на воздух, от нее ничего не осталось, понимаешь? Ведь он никогда не хотел ничего знать; мать говорит, что он никогда не хотел говорить об этой трагедии, ни разу даже не спросил о ней. Его преступление – это порыв, хотя он все очень тщательно продумал и действовал решительно, но все-таки это был порыв. Хотела бы я знать, – задумчиво сказала Мариана, – когда он впервые понял, что этим поступком вынес себе неотвратимый приговор. Они долго сидели молча.