Книга Битая карта - Иэн Рэнкин

— Ну и что она по этому поводу думает?

— По-моему, она не хочет верить, пока не будет точно известно.

— А ты?

— Я? Если это будет мальчик, мы назовем его Стюарт и вырастим из него доктора и шотландского интернационалиста.

Ребус рассмеялся:

— А если девочка?

— Кэтрин, и она будет актрисой.

— Буду держать за вас пальцы крестом.

— Спасибо. Кстати, есть еще одна новость: Понд вернулся.

— Том Понд?

— Он самый. Если не Бонд, то хотя бы Понд. Мы с ним связались сегодня утром. Я думал пойти с ним поговорить, если вы не возражаете.

Ребус отрицательно покачал головой — он не возражал.

— Отдаю его тебе с потрохами, Брайан. На сегодня он, пожалуй, единственный, кто вне подозрения. Нет! Он, Макмиллан и мистер Гласс.

— Вы читали распечатку допроса?

— Нет.

— Я знаю, что вы и старший инспектор не всегда согласны друг с другом, но тут я должен отдать ему должное — он это здорово отработал.

— Попал не в бровь, а в Гласс, ты хочешь сказать?

Холмс вздохнул:

— Может, и хотел бы, но знаю, что в каламбурах вы меня всегда уделаете.

* * *

Эдинбург был окружен гольф-полями на любой вкус и на любого игрока любого класса. Тут были и поля на берегу, где ветер вполне мог снести мяч как в одну, так и в другую сторону. Были поля на холмах — сплошные склоны и овраги, где грины и флажки располагались на участках размером с носовой платок. Поле клуба «Брейдуотер» принадлежало к последней категории. Игроки там по большей части били по мячу, либо руководствуясь чутьем, либо полагаясь на удачу, поскольку флажок, спрятанный за склоном или гребнем, обычно не был виден. Жестокий проектировщик поля начинил бы его песчаными ловушками по другую сторону этих препятствий, и жестокий проектировщик так и сделал.

Люди, незнакомые с полем, обычно начинали игру в надежде размять мышцы и подышать свежим воздухом, а заканчивали с повышенным кровяным давлением и неотложным желанием глотнуть спиртного. Гольф-клуб размещался в двух совершенно непохожих одно на другое зданиях. Первое, построенное изначально, было старое, основательное, унылое. Потом к нему сделали просторную пристройку из шлакобетона с декоративной штукатуркой с вкраплением галечника. В старом здании размещались комнаты комитета, кабинеты и всякое такое, бар был в новом здании. Секретарь клуба провел Ребуса в бар, где, как он думал, можно было найти кого-нибудь из членов комитета.

Бар находился на втором этаже. Здесь было окно во всю стену, выходившее на восемнадцатый грин, а за ним на все холмистое поле. На другой стене висели фотографии в рамочках, списки почетных членов, имитация пергаментных свитков и две очень старые клюшки, похожие на тощие берцовые кости, какие рисуют под черепом. На полке над стойкой бара — малые призы клуба. Большие, более старые и более ценные, хранились в комнате комитета в старом здании. Ребус знал, что их поместили туда, потому что три года назад часть призов украли, и он состоял в бригаде, расследовавшей это дело. Призы нашлись, но совершенно случайно — они лежали в чемодане, который открыли полицейские, приехавшие по вызову уладить семейную ссору.

Но секретарь клуба помнил Ребуса.

— Имя забылось, — сказал он, — а лицо ваше запомнил.

Он продемонстрировал Ребусу новую сигнализацию и полку с высокопрочным стеклом, где стояли призы. Ребусу не хватило духу сказать ему, что даже начинающий взломщик за две минуты проникнет сюда и унесет все, что ему нужно.

— Что будете пить, инспектор?

— Маленькую порцию виски, если не возражаете.

— Ничуть не возражаю.

Бар был немноголюден. Предвечернее затишье, как объяснил секретарь. Те, кто играл во второй половине дня, обычно предпочитали начинать до трех, а те, кто любил приходить ранним вечером, приезжали около половины шестого.

Двое мужчин в одинаковых желтых пуловерах с острым вырезом молча сидели за столиком у окна, смотрели в окно и время от времени прикладывались к одинаковым стаканам с «Кровавой Мэри». Еще двое сидели у стойки. Один — с выпитой наполовину и, судя по всему, выдохшейся пинтой пива, другой — со стаканом, в котором было что-то подозрительно похожее на молоко. Им было за сорок, может, немногим больше. Все мои ровесники, подумал Ребус.

— Билл мог бы рассказать вам несколько историй, инспектор, — сказал секретарь, кивая на бармена. Билл кивнул, то ли здороваясь, то ли подтверждая. Он тоже был в пуловере с острым вырезом, но вишнево-красного цвета; пуловер туго обтягивал округлившийся живот. Билл не был похож на обычного бармена тем, что явно гордился своей работой. Ребус решил, что это один из членов клуба, отбывающий дежурство.

Никто здесь не вздрогнул, услышав, как секретарь произнес «инспектор». Сюда приходили законопослушные люди. А если и нет, то уж наверняка законоуспешные. Они верили в закон и порядок, в то, что преступник должен быть наказан. Они просто не считали увиливание от налогов преступлением. Они выглядели… выглядели уверенно. Судя по их виду, бояться им было нечего. Да они так и считали, что им нечего бояться. Но Ребус знал: у него есть ключи к тем шкафам, где они хранят скелеты.

— Воды, инспектор? — Секретарь пододвинул ему графин.

— Спасибо. — Ребус испортил виски, разбавив водой.

Секретарь оглянулся так, словно его окружали трупы.

— Гектора нет, а мне казалось, он здесь.

Бармен Билл вставил словечко:

— Через секунду придет.

— Ушел искать Джимми, как водится. Это же классика, — добавил любитель молока, а Ребус не понял, о какой такой классике речь.[43]

— А вот и он.

Ребус представлял себе Гектора крупным, с вьющимися волосами, с животом-тыковкой, в оранжевом пуловере с острым вырезом. Но Гектор оказался невысоким, с редеющими черными волосами, блестевшими от бальзама. Ему тоже перевалило за сорок, а на мир он смотрел через мощные линзы в мощной оправе. Твердое выражение рта не очень вязалось с его внешностью, и он, пока их знакомили, внимательно разглядывал Ребуса.

— Здравствуйте, — сказал он, всовывая маленькую влажную руку в ладонь Ребуса. Рукопожатие было как у хорошо воспитанного мальчика. Пуловер у него был верблюжьего цвета и, похоже, дорогой. Кашемир?..

— Инспектор Ребус, — сказал секретарь, — интересуется одной конкретной игрой, которая состоялась у нас или не состоялась две среды назад.

— Слушаю.

— Я сказал, что ты у нас главный по расписанию.

— Слушаю.