Книга Бомба из прошлого - Джеральд Сеймур

— То, что вы сделали, останется на вашей совести, — прошипел в ухо ему Дэвис. — Это вы отправили парня на смерть. Не зря же они притащили его сюда. Можно представить, что с ним сделают. Вы как себя после такого чувствуете, а, мистер Лоусон?

Эдриан толкнул его в бок и передал бинокль. Он не успел подстроить резкость, как рядом кто-то прошептал:

— Не может быть. Невероятно.

— Вот уж ни за что бы не подумал, — пробормотал Дэвис.

— Стокгольмский синдром, — выдохнул Шринкс. — Но мне бы и в голову не пришло… Это только вы на такое способны, мистер Лоусон.

Лоусон настроил наконец четкость.

Впереди, словно убегая от всех и всего случившегося там, торопливо шагал Иосиф Гольдман. Сзади тащились два телохранителя, Виктор и Михаил, оба явно недовольные, с сердитыми лицами. Лоусон сдержанно усмехнулся. Его человек, Ноябрь, шел неуверенно, слегка заплетающимися шагами и наверно бы даже упал, если бы его не поддерживал Ройвен Вайсберг. Лоусон видел все с абсолютной ясностью. Вот Ройвен поднял руку и, как будто они были друзьями, потрепал Кэррика по щеке.

Лоусон знал, что такое стокгольмский синдром. И не только знал, но и ставил перед собой цель создать этот синдром.

— Это триумф, мистер Лоусон, — сказал Эдриан. — Нам надо спешить.

Все побежали вниз по ступенькам. Багси и Шринкс помогали друг другу не упасть. Никто не оглянулся. Лоусон побежал за ними. В шестьдесят с лишним, когда до пенсии осталось рукой подать, не очень-то и побегаешь. На балке он пошатнулся. Не надо было смотреть вниз. Нога соскользнула, и Лоусон понял, что падает, но не вскрикнул. Лишь увидел перед собой лица близких: жены, Лавинии, и сына, Гарри. Они смотрели в другую сторону…

Уже падая, он зацепился за чертову балку ногой и ухватился левой рукой. Повис. Внизу пять человек пробежали к выходу. Вверх не посмотрел никто. Еще немного, рука не выдержит, и тогда он упадет.

Лоусон собрал последние силы. Поднатужился. Подтянулся. Встать он уже не мог. Отдышался и пополз по балке. Добравшись до конца, вцепился в доску. Поднялся. Перевел дух. Потом спустился по ступенькам и вышел во двор. Странно, что, приехав в Берлин, он лишь сейчас, в первый раз, вспомнил о жене и сыне.

Машина уже ушла, но микроавтобус ждал его. Лоусон влез в салон. То, что он сказал, беззвучно, не шевеля губами, было обращено к тому, кого здесь не было.

— Как ты сказал, старина, так все и вышло. Ты бы видел, с кем мне приходится работать.

Виктор вел машину с каменным лицом.

Иосиф Гольдман положил руку на плечо Кэррика и, наклонившись, негромко спросил:

— Как ты узнал, Джонни?

Сыграй, притворись простаком.

— Узнал что, сэр?

— Как ты узнал, что Михаил был с Вайсбергом, когда того подстрелили? Ему повезло — пуля попала в руку, но прошла навылет, не задев кость. Но как ты узнал?

— Я ничего не знал, сэр. Просто угадал. Если бы не угадал, наверно, остался бы без коленной чашечки.

За спиной у него глухо усмехнулся Гольдман.

— Когда в Ройвена стреляли, Михаил был с Ройвеном, но среагировал слишком поздно. Опоздал. Вот ты, когда на меня напали, не опоздал. А ты парень догадливый.

— Да, сэр.

ГЛАВА 11

13 апреля 2008

Он сидел в кухне, молча уставившись в одну точку и словно не замечая никого. Старуха приготовила кофе и поставила перед ним чашку. Он машинально кивнул. Она долго мыла посуду, потом тщательно вытерла тарелки, расставила все по местам и начала готовить обед: почистила овощи, нарезала мясо. Он чувствовал ее взгляд, но понимал, что так, недоверчиво, она воспринимает не только его, но и людей вообще.

Подав кофе, она забрала поднос с четырьмя чашками и чайником и вышла из кухни. Ее не было три или четыре минуты. Кэррик остался у стола, а остальные, Виктор и Ройвен, Иосиф и Михаил, переместились в гостиную. Когда дверь открывали, он слышал голоса, но, не зная языка, не понимал, о чем там говорят. Через какое-то время Михаил принес поднос.

Кэррик ожидал, что русский поблагодарит хозяйку и уйдет, но этого не случилось. Михаил ополоснул чашки и чайник, аккуратно вытер их полотенцем и поставил на сушильную доску. Вроде бы ничего особенного, но психолог интерпретировал бы такое поведение как показатель подчиненного, зависимого положения.

Мысли снова вернулись к тем страшным секундам, когда наконечник дрели вертелся в дюйме от его колена. Кэррик не мог сейчас сказать, насколько близок он был к тому, чтобы расколоться, признаться, прокричать правду, сделать что угодно, лишь бы только жужжащее стальное жало отодвинулось. Признанием он выиграл бы минуту или даже больше, но, несомненно, был бы уже мертв сейчас и лежал в какой-нибудь канаве или наспех вырытой могиле. Мысль о том, насколько близко он подошел к роковой черте, насколько реальной была вероятность смерти, до сих пор не выходила из головы.

На тренировочных занятиях в 10-м отделе им говорили, что, находясь под давлением, в ситуации, когда на него упало подозрение, агент под прикрытием не должен пытаться вывернуться или оправдаться, но должен в какой-то момент попытаться развернуть ситуацию. «Смени направление, перейди в контратаку, поставь их в положение обороняющихся, вынуди отвечать на твои вопросы», — так говорил инструктор. «Покажи, что ты возмущен подозрениями. Заставь их поверить в твою невиновность», — советовал другой.

Все преподаватели на курсах сходились на том, что агенту нужно быть готовым к тому, что его легенда окажется под угрозой, и соответственно к ответному удару.

Насчет намерений Михаила сомнений не было. Русский запросто раздробил бы ему коленную чашечку. Он помнил вкус адреналина — реакция на незапланированную опасность — и то облегчение, что пришло после слов Ройвена Вайсберга.

Он помнил, как шел к машине, едва передвигая онемевшие ноги, и знал, что наверняка бы упал, если бы Ройвен не поддержал его, обняв рукой за плечи.

Прежде чем выйти из кухни, Михаил подошел к столу и пристально посмотрел на Кэррика. Если бы не присутствие старухи, русский наверно бы плюнул ему в лицо. На курсах в 10-м отделе им говорили, что никакое руководство, никакой инструктор не в состоянии предусмотреть всего, а значит, многие решения придется принимать спонтанно, по ходу развития кризисной ситуации. В его случае кризисное напряжение создавала дрель с бешено вертящимся наконечником. Если бы он не заметил шрам на руке Вайсберга в момент, когда тот снимал пальто, все могло бы пойти по-другому. Но он заметил и, даже не проанализировав толком, что может означать этот шрам, построил обвинение против Михаила. Полуосознанное предположение оказалось верным, пусть и не на сто процентов. Он ткнул пальцем в небо и попал. Это и спасло. А потом адреналин схлынул, оставив оцепенение, бесчувствие, пустоту.

Кэррик помнил слова, их звучание, интонацию, но не знал, что они означают. Хватит. Отпустите его. Он помнил, как недоверчиво метнулись глаза у Михаила, помнил, что слышал бормочущего что-то Иосифа Гольдмана, помнил, как Ройвен Вайсберг поднялся, шагнул к стулу и, отстранив Михаила, подозвал Виктора, который и расстегнул ремни на подлокотниках.