Книга Журнал Виктора Франкенштейна - Питер Акройд

— Так вы полагаете, это невозможно?

— Вне всякого сомнения. Это не удалось и самому Фарадею.

К концу того дня работы своей он не закончил и пообещал вернуться в следующее воскресенье. Последовавшие дни я провел за усиленным изучением электрических явлений. Я посетил библиотеку Королевского общества, где мне показали новейшие трактаты Ганса Эрстеда и Джозефа Генри; я изучал устройство генератора Вимшурста и электрической машины-качалки. Оказалось, что в последние несколько месяцев Эрстед опубликовал результаты своих опытов, посвященных «электрикомагнетическому полю», — название это принадлежало ему. В своих попытках он сумел добиться того, чтобы магнитная стрелка перемещалась под прямым углом к электрическому потоку. Возможно ли подобным образом замерить — а замерив, изменить — силу и направление тока? Великий Ньютон установил, что каждому действию есть равное по силе и противоположное по направлению противодействие. Возможно ли, чтобы сила магнетизма, следуя этому принципу, меняла направление потока?

В следующее воскресенье Хеймэн завершил свою работу. Кроме прочего, он усовершенствовал приборы: увеличил емкость вольтовых батарей и отчасти заменил воск и смолу битумом.

— Надеюсь, теперь вы сможете спокойно продолжать свои труды, — сказал он. — Многие страшатся электрического потока. В их глазах он нечто чудовищное. Попытка переиначить законы, установленные Богом.

— Я вовсе не намерен создавать чудовищ, мистер Хеймэн, — отнюдь.

После его ухода я уселся на длинный деревянный стол, починенный рабочими. Здесь существо восстало из мертвых. И здесь же оно опять возвратится в безмолвие и тьму. До меня донесся звук реки — вода, поднимаясь с приливом, била об деревянные сваи причала; услыхав это, я впервые преисполнился упования и надежды.

Глава 17

Писаки не теряли времени. Два дня спустя после нашего возвращения из Марлоу в лондонских газетах появились отчеты о «небывалой трагедии» и «ужасном несчастье», выпавших на долю Биши. Там в подробностях излагались обстоятельства смерти Марты; особое внимание уделялось «омерзительному созданию» и «жестокому злодею», виденному Мэри у окна. Однако за этими новостями вскоре последовали дальнейшие, более сенсационные сообщения о смерти Гарриет в Серпентайне. То обстоятельство, что обе эти смерти произошли в воде, заставило некоторые печатные издания подвергнуть сомнению компетентность полиции в Лондоне и прилегающих к нему графствах; другие же — такие, как «Меркьюри» и «Эдвертайзер», — каким-то образом разузнали о том, что Биши исключили из Оксфорда по обвинению в атеизме. Авторы этих публикаций высказывали предположение, хоть и не утверждали, что оба убийства призваны послужить жутким предостережением неверующему Шелли.

— Возможно ли, чтобы милосердный Господь устроил ради меня смерть двух молодых женщин? Это вне моего понимания, — сказал мне Биши в первый свой визит на Джермин-стрит после Марлоу. — Лучшего оправдания атеизму мне и самому не придумать.

— Не обращайте внимания. Эти газеты забудутся через час.

— Я, Виктор, не испытываю к ним ни малейшего уважения. Читаю их словно комедию. Декламирую их Мэри, сопровождая жестами и выражениями паяца.

— Что Мэри?

— Мэри? Она мила. Она прелестна. Она остроумна. Она мудрее, чем присуще ее полу. Что мне еще добавить?

— Стало быть, жизнь в Сомерс-тауне — Эдем, да и только?

— Блаженство порою нарушает мистер Годвин. Но мы беседуем, уединившись в дворике церкви Святого Панкратия. Знаете вы это место? Там, где могилы оплетены корнями дубов.

— Нет.

— Там похоронена ее мать. Мы ходим на ее могилу.

— Так вы, Биши, предаетесь любви на кладбищах?

— Предаваться любви — фраза здесь неуместная, Виктор. Мы друзья, связанные глубоким согласием и взаимной гармонией. Мы разделяем интересы друг друга.

— Что ж, это и есть любовь, как ни назови.

— Вы так думаете? Кстати говоря, мы должны посетить одно зрелище. Оно доставит нам нескончаемое наслаждение. — Он вытащил из кармана листок бумаги, оказавшийся, когда он его развернул, афишей, где объявлялось о грядущем представлении пиесы «Проклятие атеиста». Под заголовком стояло «Парочка смертей в придачу». — Великолепно, Виктор, не правда ли? Какая глубина!

Пиеса была, очевидно, задумана как драма о Биши и событиях последних нескольких месяцев. Должен сказать, меня удивило, что он готов обратить это в шутку. Впрочем, он обладал замечательной способностью возвышаться — иначе не скажешь — над обстоятельствами и смотреть на себя глазами постороннего.

— Мэри мы рассказывать ничего не станем, — продолжал он. — Ее это расстроит. Но мы, Виктор, должны пойти — новизна того стоит. Вы полагаете, меня будут представлять на сцене?

— Определенно.

Вечером того же дня, как он пожелал, мы вошли в театр «Альгамбра». Нам досталась небольшая ложа сбоку от сцены, на одном уровне с партером, где, как и следовало ожидать, мы сделались предметом сквернословия и освистывания зрителями низших классов. Биши, разумеется, не узнали, но вид его и манера держаться выдавали в нем джентльмена. Знай народ из партера, что он и есть герой мелодрамы, поднялся бы страшный шум. Как только небольшой оркестр затянул печальную мелодию, в дверь нашей ложи постучали.

— Кто это, какого черта? — воскликнул Биши. — Войдите!

— Вы позволите? — Из-за двери показалось лицо, мясистое, но не лишенное приятности. — Позвольте к вам присоединиться. — В ложу неуверенно вошел молодой человек, одетый в небесно-голубые брюки и габардиновый сюртук. — Ложи все разобрали. А эти джентльмены… — он указал на партер. — От них решительно нет никакого спасу.

— Разумеется, сэр, — ответил я. — Вот свободное место.

— Служитель мне так и сказал.

— Я знаю этого человека, — шепнул мне Шелли.

Ничего более сказать он не успел. Под нарастающие звуки оркестра занавес раздвинулся, и открылась сцена. Одетый в черное актер сидел будто бы в пещере — в уединенной комнате или же садовой беседке. Он что-то писал на свитке неправдоподобно большим пером.

— Я бросаю вызов всем существующим законам, — сообщил он публике. — Я заявляю, что небеса над головой лишены божественного. Бога нет!

Кто-то из публики глумливо засмеялся в ответ на это заявление, другие же одобрительно закричали и захлопали.

— Полагаю, — шепнул мне Биши, — этот джентльмен изображает меня.

За смешками и аплодисментами последовал свист — на сцене появилась молодая женщина. В манере весьма величавой она подошла к тому, кто, по замыслу, изображал атеиста, и нежно приласкала его.

— Ах, любовь моя, — произнесла она. — Ты свет очей моих.

— Она нисколько не похожа на Гарриет, — заметил Биши.

После незначительной сцены молодая женщина вышла вперед и обратилась к публике: