Книга Изменник - Андрей Константинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Полковник встал, вытащил из кармана джинсовой куртки некий предмет. Джинн вскинул к глазам бинокль и разглядел видеокассету… Очевидно, решил он, это и есть «нечто важное», ценой в тысячу марок. А теперь еще и ценой в жизнь Гойко… А Широков подошел к шкафу и присел, скрывшись из поля зрения. Джинн догадался, что он убирает кассету в шкаф.
Потом Игорь ушел в душ. Джинн сидел, думал, что же делать: украсть кассету? Собрать «общее собрание» и принудить Широкова выдать ее?… Он колебался. Он не знал, как поступить правильно. Звенели цикады, в доме одно за другим погасли окна в комнатах Зимина и Мукусеева.
Джинн поднялся с земли, сунул бинокль в карман и подошел к дому. Влез в окно и сел в кресло. Спустя минуту из душа вышел Игорь.
— Олег! — удивленно произнес он.
— Извини, что без приглашения, полковник.
— Ничего, — справившись с удивлением, ответил Широков. — Выпьем?
Он налил в пластмассовые стаканчики виски.
— В посольстве, говоришь, презентовали? — спросил Джинн, разглядывая бутылку «Джони Уокера».
— Ага… За что пьем? — произнес Широков.
— А граната? — спросил Джинн.
— Граната? Не понял о чем ты.
— Гранату тебе, полковник, тоже в посольстве презентовали?
— Не понял. Что ты хочешь сказать?
— Да ладно тебе, полковник… А пьем за то, что первым в дом вошел Гойко. Если бы первым вошел Мукусеев — я бы тебя убил, полковник.
Широков посмотрел в глаза Джинну… Они смотрели друг на друга долго. Очень долго. Что было в этом взгляде?… СЛАВЯНСКАЯ ЛЮНАВИСТЬ.
— Хороший тост, майор, — сказал наконец полковник И опрокинул виски в рот. Джинн тоже выпил.
— Хорошее виски, — сказал Широков. — Еще по одной?
— Давай.
Широков еще раз налил по половине стаканчика.
— Зачем ты это сделал? — спросил Джинн.
— Не все ли равно?
— В общем-то, действительно, все равно… Но хочется понять.
Широков выпил, попросил сигарету, и Джинн бросил пачку на стол… Широков прикурил, с удовольствием затянулся. Он уже сделал свой выбор и знал, что это — последняя в его жизни сигарета.
— Понять хочется? — сказал он. — Верно, мне тоже хочется понять… Мы ведь с тобой одно дело делаем, Олег. В разных конторах служим, но делаем одно дело… или скажем так: делали. Обеспечивали безопасность страны. А теперь? Теперь что мы имеем? А? Страну мы просрали!… Не морщись! Просрали, Олег, просрали. Ты и я. И еще десятки тысяч таких, как ты и я. А теперь спокойно смотрим, как НАТО рвет на части Югославию. И мне, полковнику разведки, тошно и стыдно на это смотреть.
— И поэтому ты, полковник разведки, послал нас под пули, а потом поставил на нас растяжку? — спросил Джинн.
— Под пули я вас не посылал.
— Правда? Значит, мне показалось.
— Это накладка… Мне гарантировали, что никто не пострадает.
— Понятно… Тебе гарантировали. Допустим… Допустим, ты говоришь правду. А растяжка?
— Растяжку я поставил на этого Гойко.
— …твою мать! В этот раз не было никаких гарантий, полковник, что первым войдет именно Гойко.
Широков ничего на это не ответил… Нечего ему было ответить. Джинн закурил, сделал глоток виски и устало сказал:
— Ладно, с тобой будем в Москве разбираться. А сейчас давай сюда кассету.
Широков сидел неподвижно… В глазах стояла тоска.
— Давай, давай, полковник, — поторопил Джинн. Широков усмехнулся, встал и пошел к шкафу. Он распахнул створку и запустил руку в глубь дорожной сумки.
— В Москве, значит, будем разбираться, майор? — спросил он не оборачиваясь.
— Да уж не здесь, — буркнул Джинн. Игорь Широков повернулся. В левой руке он держал гранату! Указательный палец правой был продет в кольцо.
— Ты что — дурак? — произнес Джинн.
— Нет, майор, не дурак. Разбираться в Москве мы не будем. В Москве нас похоронят. Рядышком. Как героев, погибших от гранаты неизвестного террориста.
— Полковник, — сказал Джинн, — не дури.
— Тут дурости нет, Олег. Тут, брат, другое.
Джинн встал и протянул в сторону Широкова руку:
— Дай сюда гранату, Игорь.
— Извини, не могу. Эта гранатка мой единственный шанс избежать позора, — ответил Широков и руки его напряглись… Джинн понял, что сейчас он вырвет чеку. Он схватил со стола бутылку виски. А палец полковника в стальном кольце уже согнулся крючком и… Джинн метнул бутылку. Расплескивая коричневую струю, «снаряд» пересек комнату и врезался в голову полковника СВР. Джинн даже помнил звук, с которым «Джони Уокер» проломил висок Игорю Широкову. Глухо стукнулась об пол граната. Рядом с ней упала бутылка. Из ее горлышка еще выливалось виски, и граната лежала в маленькой лужице.
Не отрывая взгляда от гранаты. Джинн опустился на стул. Полковник лежал на полу, из разбитой головы сочилась кровь. Было очевидно, что он мертв.
— Вот так, Володя, — закончил свой рассказ Джинн. — Так я стал убийцей полковника СВР.
— Но ведь это самооборона, Олег, — сказал Мукусеев. — Именно так все и надо объяснить.
— Именно так я все и объясню… Весь вопрос в том, захотят ли мне поверить?
— Почему? Почему тебе не поверят?
— Долго объяснять. Во взаимоотношениях конкурирующих спецслужб есть некоторые нюансы… И моя вина или наоборот — невиновность будет зависеть не от фактов, а от того, каковы в данный момент взаимоотношения между ГРУ и СВР. А еще от того, насколько мое начальство готово разделить со мной ответственность… А я не уверен, что у них есть желание принять эту ответственность. Ты готов пройти испытание на полиграфе?
— Если нужно, то пройду.
— Скорее всего, будет нужно, — сказал Джинн.
* * *
Антон Зайцев-Волкофф примчался на такси. Его встретил Большаков, пригласил в свою машину.
— Ну? — процедил Антон, усаживаясь в салоне «восьмерки».
— Порядок, — невозмутимо отозвался Павел. — Видите красную «пятерку» впереди? Оба — наш журналист — депутат и объект — находятся в ней.
— Точно, что это наш объект?
— Точнее некуда. Я проверил.
Антон снял очки и стал протирать стекла концом дорогого шарфа.
* * *
— Кажется, все обговорили, — сказал Джинн. — Через три дня я позвоню твоему замечательному соседу. А сейчас подброшу тебя назад к «Павелецкой».
Он включил фары и указатель поворота, отъехал от тротуара. Одновременно с ним начали движение еще четыре автомобиля… Механизм, запущенный с помощью американских долларов, исправно крутился и Джинн уже находился между его шестеренок, но еще ничего об этом не знал.