Книга Участок - Алексей Слаповский

– Это еще зачем? – удивился Амнистимов. – Не лезь не в свое дело, участковый!

– Да это как раз мое дело. Видите ли, тут коза пропала...

– Твоя?

– Нет. Бабушки...

– Твоей?

– Да не моей! Бабушка в Анисовке живет, у нее коза пропала. Она плачет, говорит, жить без нее не могу. Ну вот, я и хочу выяснить, не они ли ее украли и съели. Теперь им по сравнению с ограблением легче в мелочи признаться. По моим данным, Суслевич, кстати, и тут главный закоперщик.

Амнистимов смеялся долго и с аппетитом.

Кравцов улыбался, понимая, что повод посмеяться есть. Что делать – кому-то грабежи и убийства раскрывать, а кому-то коз искать.

Отсмеявшись, Анисимов разрешил Кравцову поговорить с Суслевичем и с прочими. Кравцов уехал, попросив, однако, Вадика остаться: отвел его в сторонку и дал какие-то инструкции. Вернулся довольно скоро, через два часа. И сообщил Вадику:

– Все-таки они сожрали козу!

– Я так и думал.

– Но не Квашиной это была коза, не Нюся. Нюся была белая с черными пятнами, а они съели черную и без пятен. Они ее на окраине Полынска поймали, когда в выходной за пивом ездили.

– Ясно, – сказал Вадик. – А чего я тут высматриваю, Павел Сергеевич? Вы сказали обо всем сообщать, а сообщать нечего.

– То есть никто из строителей никуда не уходил?

– Никто. А их всего-то двое осталось. И следователь, я слышал, им до завтра не велел никуда уходить.

– Я тоже слышал. Что ж, будем ждать.

– Чего?

– Не знаю. Вот темно станет – посмотрим.

16

Стало темно. Кравцов, напоследок заглянув к Элле Николаевне и о чем-то поговорив с охранниками, удалился из «Поля чудес». Так, будто насовсем ушел. Но в лесу его ждали Вадик, Геша и Володька Стасов: Кравцов через Вадика попросил их прийти. Они распределились по периметру «Поля чудес» и стали наблюдать. Кравцов дал указание: если кто появится, тут же его оповестить. Не вопить, конечно, а прибежать на цыпочках. И около трех часов ночи на цыпочках прибежал Володька и, ткнув рукой, сказал шепотом:

– Там!

Кравцов и его добровольные помощники начали бесшумно преследовать человека, который только что перелез через забор и направился к лесу. У него в руках было два предмета: один большой, другой длинный.

Он довольно долго шел по лесу, озираясь. Вот остановился. Огляделся. Нет, место не понравилось. Он свернул к берегу реки, к пещерам. Там есть такие места, что даже вездесущие деревенские мальчишки не достигают. С трудом он долез до одной из пещер, скрылся, вскоре послышались звуки лопаты: начал рыть каменистый грунт.

– Не торопитесь! – посоветовал Кравцов, появившись у входа в пещеру. – Вам силы еще понадобятся. Для дачи показаний.

Человек повернулся и, взмахнув лопатой, крикнул:

– Не подходи, убью!

– Вряд ли, – усомнился Кравцов. – И стыдно, Воловой, других подставлять, хотя они и виноваты. Впрочем, понимаю: очень уж вы любите деньги!

17

– Воловой очень любит деньги, мог бы пойти и на убийство, но случилось иначе, – рассказывал Кравцов Вадику на другой день, когда Воловой был присоединен к сидящим в следственном изоляторе Дьордяю, Бочкиной и Суслевичу. А Иона Кодряну выпустили.

– А как вы вообще додумались до всего, Павел Сергеевич? – спросил Вадик.

– Видишь ли, я сначала опирался на такую штуку, как наука психология. Правда, она не всегда применима к жизни. Могла ли убить Элла Николаевна? Думаю, могла бы, поскольку мужа не любит, имеет молодого любовника, но продолжает жить на средства мужа и в его доме, пусть он и записан на нее. Могла бы убить. Но совсем в других условиях. Она очень разумная женщина. Контролирует себя абсолютно. Когда я с ней разговаривал, она держалась замечательно, хотя и чувствовала себя виноватой. Не потому, что убила, но знала: могла бы убить. Однако лишь при стерильных обстоятельствах, если можно так выразиться.

– То есть когда никаких подозрений?

– Именно. А тут фактически все на виду. И уехала она, как я выяснил, до двух часов.

– А как выяснили? Сама сказала?

– На то, что она сказала, полагаться нельзя. Охранник, открывавший ворота, тоже на часы не обратил внимания. Но скажи, Вадик, что обычно делают охранники во время дежурства?

– Телевизор смотрят! – уверенно ответил Вадик.

– Именно. Телевизор они смотрят, если это не строгий режимный объект. Я спросил охранника, что шло по телевизору, он сказал: кино. Я спросил какое, что именно было, когда проезжала Элла Николаевна, посмотрел по программе время показа, ну, вот и все. Вернуться через забор Элла Николаевна тоже не могла. Она бы сумела перелезть, но эта мысль ей и в голову не приходила.

– Понимала, что увидят?

– Нет. Боялась испачкаться. Элла Николаевна удивительно чистоплотна. Она, даже падая в обморок, в последний момент думает о том, как бы не испачкаться.

– А Лазарев, начальник их кооператива, мог убить?

– Мог. У него с Владимировым темные дела, в которых, возможно, еще предстоит разобраться. И если бы над Лазаревым нависла со стороны Владимирова угроза разоблачения, угроза его чести и достоинству, убил бы.

– Что это вы такое говорите, Павел Сергеевич? – удивленно спросила Нина, которая сидела в углу медпункта и слушала Кравцова своими большими, внимательными глазами. – Как это – убить ради сохранения чести и достоинства? Это ведь как раз потерять честь и достоинство!

– Наука психология допускает! – улыбнулся ей Кравцов. – Видите ли, Нина, я заглядывал на веранду коттеджа Лазарева. Там висят почетные грамоты, старые, советских времен. Даже на веранде! Представляю, сколько их в доме развешано! Я понял, что этот человек крайне дорожит своей репутацией и страшно боится упасть во мнении людей. Правда, не всех, а кого он уважает – бывшее и настоящее начальство. Остальных он не считает за людей. А кто не человек, того ведь и убить легко.

– Да, – задумчиво сказал Вадик. – А Эльвира Бочкина могла убить?

– Могла. Она женщина страстная, такая, знаешь ли, Кармен. Ради любви на все пойдет. В том числе и на убийство любимого человека. Только любовь, как выяснилось, была не к Владимирову, а к бригадиру Дьордяю.

– А дядя Вадя?

– Увы, мог бы. Он пролетарий по духу. Для него Владимиров классовый враг. При случае убил бы в полной уверенности, что поступает правильно: у этого гада, видите ли, денег полно, а у меня дочь больная, несправедливо!

– А Суслевич?

– Суслевичу, оказывается, поручили козу зарезать. А он ни в какую. Даже курицу зарезать не может, жалеет. В детстве его кошку колесом переехало, так он ее неделю на руках носил.

– Значит, не мог? – с надеждой спросила Нина.