Книга Тайник - Элизабет Джордж

По-видимому, Рут не только связалась с поверенным, как настаивала Маргарет. Она позаботилась и о том, чтобы послушать его собралась диковинная коллекция индивидуумов. Маргарет была уверена, это могло означать только одно: Рут была в курсе условий завещания, благоприятных для тех самых индивидуумов, но неблагоприятных для членов семьи. Иначе зачем ей было собирать абсолютно чужих людей по такому важному для семьи поводу? И как бы тепло она их ни встречала и как бы заботливо ни усаживала в гостиной, все равно, с точки зрения Маргарет, которая считала членами семьи лишь тех, кого связывали с покойным узы крови либо брака, они оставались чужими.

Среди них были Анаис Эббот с дочерью: первая все такая же размалеванная, как накануне, вторая — такая же угловатая и сутулая. Правда, одеты они были по-другому. Анаис умудрилась втиснуться в такой узкий черный костюм, что даже ее тощие ягодицы, облепленные юбкой, выглядели как два арбуза, а Джемайма напялила черное болеро, которое носила с грацией мусорщика. Угрюмый сынок, по-видимому, куда-то испарился, потому что, когда вся компания собралась в гостиной под очередным шедевром Рут на тему «Жизнь перемещенного человека», который был посвящен детству в чужой семье, — словно в послевоенные годы она была единственным ребенком в Европе, кому пришлось через это пройти, — Анаис, непрестанно заламывая руки, рассказывала всем, кто соглашался ее слушать, что «Стивен куда-то исчез… Он безутешен», и вновь и вновь наливала глаза слезами в знак вечной преданности покойному.

Кроме Эбботов пришли еще Даффи. Кевин — управляющий поместьем, садовник, смотритель Ле-Репозуара, в общем, мастер на все руки, по желанию Ги, — сторонился всех и стоял у окна, разглядывая сады внизу, по-видимому твердо придерживаясь одного принципа: отвечать односложным фырканьем всякому, кто бы к нему ни обратился. Его жена Валери сидела одна, крепко сжав руки на коленях. Смотрела она то на мужа, то на Рут, то на поверенного, который разбирал бумаги в своем портфеле. Вид у нее был совершенно ошарашенный.

А еще там был Фрэнк. Маргарет познакомили с ним сразу после похорон. Фрэнк Узли, сказали ей, вечный холостяк и добрый друг Ги. Более того, задушевный друг. У обоих обнаружилась настоящая страсть ко всему, что связано с войной, это их и подружило, и Маргарет сразу заподозрила неладное. Именно он, как она узнала, стоял за мрачным музейным проектом. Так что один бог знает, сколько миллионов Ги уплывет из-за него в чужие руки, то есть не к ее сыну. Особенно отвратительное впечатление произвели на Маргарет его плохо сидящий твидовый костюм и дешевые коронки на передних зубах. Кроме того, он страдал излишней полнотой, что также свидетельствовало против него. Отвисшее брюхо — признак жадности.

Вдобавок ко всему он разговаривал с Адрианом, у которого, разумеется, не хватало ума распознать соперника, стоя с ним нос к носу и дыша одним воздухом. Если дело повернется именно так, как начала опасаться Маргарет, то через каких-то тридцать минут они с этим коренастым субъектом окажутся на ножах, и вполне легально. Уж хотя бы это Адриан мог сообразить и, соответственно, держаться подальше.

Маргарет вздохнула. Наблюдая за сыном, она впервые заметила, до чего он похож на отца. А еще она обратила внимание на то, что он изо всех сил старается это сходство скрыть: стрижется почти наголо, чтобы не видеть своих кудрей, как у Ги, одевается неряшливо, бреется гладко, а не носит изящную бородку, как Ги. Только с глазами, совершенно отцовскими, он ничего не мог поделать. Глаза, что называется, с поволокой, томные, с тяжелыми веками. И с цветом лица, смуглее, чем у обычных англичан, сделать тоже было ничего нельзя.

Она направилась туда, где у камина стоял с другом своего отца ее сын. И продела руку ему под локоть.

— Садись со мной, милый, — попросила она сына. — Могу ли я похитить его у вас, мистер Узли?

Фрэнку Узли не было необходимости отвечать, поскольку Рут закрыла двери гостиной, давая понять, что все заинтересованные стороны в сборе. Маргарет повела Адриана к одному из диванов, окружавших стол, на котором поверенный Ги — худощавый мужчина по имени Доминик Форрест — разложил свои бумаги.

От внимания Маргарет не укрылось и то, что абсолютно все собравшиеся делали вид, будто понятия не имели, зачем они приглашены. Не исключая ее собственного сына, который вообще пришел на это сборище лишь после того, как она на него хорошенько надавила. Он сидел ссутулившись, со скучающим видом, как будто ему было все равно, что сделал со своими деньгами его отец.

Ну и пусть, зато это очень интересовало Маргарет. Поэтому когда Доминик Форрест надел очки и прочистил горло, она вся превратилась в слух. Он предупредил ее о том, что идея прочесть завещание при всех идет вразрез с правилами. Гораздо удобнее для всех упомянутых в завещании персон узнать о причитающейся им доле наследства в приватной обстановке, которая позволяет задавать любые вопросы, не посвящая в свое финансовое положение тех, кто не должен иметь к нему никакого законного интереса.

Что, как прекрасно знала Маргарет, было удобно прежде всего самому мистеру Форресту — поговорив со всеми наследниками лично, он прислал бы каждому отдельный счет. Гадкий человечишка.

Рут, словно птичка, примостилась на краешке стула эпохи королевы Анны неподалеку от Валери. Кевин Даффи остался стоять у окна, Фрэнк Узли не отходил от камина. Анаис Эббот с дочерью устроились на двухместном сиденье, где одна заламывала руки, а другая пыталась задвинуть свои жирафьи ноги в какой-нибудь уголок, где они никому не будут мешать.

Мистер Форрест сел и одним движением запястий встряхнул свои бумаги.

— Последняя воля и завещание мистера Бруара, — начал он, — была составлена, подписана и засвидетельствована второго октября сего года. Документ простой.

Маргарет не очень нравилось такое развитие событий. Она заранее приготовилась выслушать новость, которую нельзя было назвать хорошей. И как оказалось, поступила мудро, ибо мистер Форрест буквально в нескольких словах сообщил, что все состояние мистера Бруара заключалось в банковском счете и портфеле ценных бумаг. И счет, и ценные бумаги, согласно закону о наследовании государства Гернси, — что это еще такое? — делились на две равные доли. Первая доля, согласно все тому же закону, будет распределена поровну между тремя детьми мистера Бруара. Вторую долю наследуют некий Пол Филдер и некая Синтия Мулен, каждый по половине.

О Рут, возлюбленной сестре и неизменной компаньонке покойного, в завещании ни одного слова сказано не было. Но, учитывая, что в завещании не были даже упомянуты ни банковские вклады, ни государственные обязательства, ни закладные и произведения искусства, которые принадлежали мистеру Бруару, ни та недвижимость, которой он владел в Англии, Франции, Испании и на Сейшелах, не говоря уже о самом Ле-Репозуаре, нетрудно было догадаться, как Ги одним махом и обеспечил сестру, и выразил свои чувства к детям.

«Господь всемогущий, — подумала Маргарет. — Никак он отдал ей все еще при жизни?!»

Конец речи мистера Форреста был встречен молчанием, сначала ошеломленным, а затем — со стороны Маргарет, по крайней мере, — и озлобленным. Первая ее мысль была о том, что Рут подстроила все это нарочно, чтобы унизить ее. Рут никогда ее не любила. Никогда, никогда, никогда она не могла ее терпеть. А за те годы, что Маргарет не позволяла Ги видеться с сыном, в душе Рут, должно быть, созрела настоящая ненависть к ней. Так что этот миг должен был доставить ей двойное удовольствие: во-первых, наблюдать, как Маргарет ошарашит известие о том, что состояние Ги вовсе не так велико, как ей представлялось, а во-вторых, как она будет унижена, узнав, что и от этого урезанного состояния ее сын получит лишь часть, причем меньшую, чем какие-то неизвестные Филдер и Мулен.