Книга Счастливчик - Майкл Джей Фокс

боку.

Чтобы удовлетворить любопытство, я убедил их разнюхать обстановку в телевизионном мире. Мне донесли, что некоторые первоклассные сценаристы-продюсеры хотели бы видеть меня в новом ситкоме. Это значило, что я сам мог диктовать условия. О деньгах я не думал, а зацепило меня то, что никто не возражал делать шоу только в районе Нью-Йорка. И, кстати, если шоу окажется успешным, то будет и куча денег.

Я поговорил об этом с Трейси. Она колебалась: не хотела, чтобы я снова загнал себя в ловушку, отдал много времени тому, что может сделать меня несчастным. Но ей понравилась идея быть рядом в одном месте, имея более-менее регулярную семейную жизнь.

Но пока что это оставалось на уровне фантазии, потому ещё до «Американского президента» я подписался на ещё один фильм в апреле 1995 — третий и финальный проект по контракту с «Юнивёрсал» под названием «Страшилы», который полностью должен был сниматься в Новой Зеландии. Почему, спросите вы, в своём желании быть ближе к дому, я согласился делать фильм так далеко в другой стране, в другом полушарии, на другом краю света? Это долгая история. Скажу только, что жизнь не обязательно должна двигаться по прямой линии. Зато я знал, где хочу оказаться после окончания съёмок.

И вот я в Новой Зеландии. Живу в съёмном доме на окраине Веллингтона, часами просматривая видеокассеты, присланные из-за океана. На всех кассетах различные варианты ситкомов: «Сайнфелд», «Друзья», «Новостное радио», «Фрейзер». За шесть лет после «Семейных уз» я очень редко смотрел телевизор и удивился тому, сидя в этой заднице мире, насколько качественней стали американские ТВ-комедии. Теперь я знал, почему не мог найти хоть сколько-то смешной киносценарий: все комедийно одарённые сценаристы были заняты на телевидении.

Где-то на середине пребывания в Новой Зеландии я принял решение: когда попаду обратно в Штаты, домой в Нью-Йорк — тоже отправлюсь на телевидение.

На это решение повлияла и парочка других факторов. В этот раз я не буду ни на кого работать, ввязываясь в авантюру на правах полноправного партнёра. Кем бы не оказались мои партнёры, я расскажу им о своей болезни. Доктор Роппер сказал у отведённого мне времени нет чётких границ, но внутренне я чувствовал, что на работу у меня осталось не более шести-семи лет — как раз подходящий период для достижения успеха на телевидении. Из-за постоянной занятости, оказанного мне доверия, понимающих мою ситуацию партнёров, врачебной и семейной поддержки, сериал был наилучшим вариантом, чтобы в оставшееся время максимально насладиться своим ремеслом.

Было и ещё кое-что: пока я в одиночестве в съёмном доме на другом конце земли смотрел те кассеты, смеясь над изощрённостью комедии нового типа, слыша смех зрителей в зале, — я ощутил зависть к актёрам. Они были заняты тем, чем я сам раньше занимался, что мне нравилось делать, чего мне не терпелось сделать снова. Я буквально следовал завету Конфуция: выбрал работу по душе.

ЛЕТО СЭМА

Нью-Йорк, 1994.

Сэм: Почему ты продолжаешь шевелить рукой?

Я: Это не я, она сама шевелится.

Сэм: С ней что-то не так?

Я: Ага… то есть не с ней, не с рукой. Понимаешь, каждый раз, когда тебе нужно побежать или прыгнуть, или кинуть камень — сначала ты говоришь об этом мозгу, а потом мозг говорит твоему телу.

Сэм: Твой мозг не хочет говорить руке, чтобы она перестала шевелиться?

Я: Точно. Часть мозга, которая разговаривает с рукой не очень хорошо работает.

Сэм: Она не всегда шевелится.

Я: Нет. Когда я ем таблетки, они временно чинят сломанную часть мозга. Но иногда, чтобы она остановилась, мне всего-то нужно её обмануть.

Сэм: Ты можешь обмануть свой мозг?

Я: И мозг и руку одновременно. Это секрет. Если я покажу, как это делается, ты будешь иногда мне в этом помогать?

Сэм: Да!

Тремор Паркинсона часто называют тремором покоя. То есть он возникает, когда часть тела находится в состоянии или положении покоя. Любопытно, что это не относится ко сну (кроме самых легких фаз), когда снижение активности мозга прерывает практически все сокращения мышц и тремор исчезает. Дрожь можно уменьшить или совсем подавить волевым движением, по крайней мере на мгновение, но она вновь появится при следующем движении. Вот почему, особенно на ранних этапах, я мог маскировать дрожь такими простыми движениями: поднять и опустить кофейную чашку, покрутить в руке карандаш или монетку. Я пользовался такими фокусами на работе или на людях — одно движение раз в пять-шесть секунд, но по несколько часов к ряду. Ловкость рук, которая невероятно изматывала. Работа в одиночку: неважно кто что думал, глядя на меня со стороны, никто из них не догадывался, что я занимаюсь совсем не тем, чем кажется. Эта маскировка в буквальном смысле доводила меня до белого каления.

Весной 1994, когда я нашёл в себе силы осознать и признать БП, как свершившийся факт, я понял и то, что всё это время обводил свою семью вокруг пальца. Моё нежелание позволить Трейси или Сэму увидеть меня хоть на чуточку отклонившимся от идеала, установило отчётливый разрыв между нами. Теперь это нежелание пропало. Я решил снять оборонительную завесу перед семьёй, выпустив свою болезнь наружу. Как же хорошо было для разнообразия расслабиться. Их ответная реакция стала приятным сюрпризом. Трейси, конечно, не увидела ничего нового, о чём ещё не знала. Просто меня успокоило и ободрило её вновь обретённое доверие. Для Сэма же открытость симптомов не стала источником беспокойства, как я предполагал, скорее вызвала в нём любопытство, желание побольше узнать. Набор откровенно прямых вопросов сына помог многое о нём узнать, а то, как я отвечал ему, делясь своей действительностью — помогло многое узнать о себе.

Вот как это происходило. Когда Сэму было неполных пять лет, я сказал ему, что нужно делать, если он увидит, что у меня шевелится рука: взять её за большой палец и слегка скрутить его — тогда она перестанет шевелиться.

— Затем считай до пяти и ещё раз сожми или крутани палец, — так ты сможешь остановить это.

Несколько минут он экспериментировал, сначала считая вслух, а затем про себя, глядя мне в глаза и кивая головой перед тем, как снова сжать палец. Я видел, с каким восторгом он каждый раз проводил отсчёт и опять крутил палец. В какой-то момент он понял, что дрожь постоянно возвращается. Кго лицо как бы говорило: ой, что же теперь делать?

— Понимаешь, Сэм, тебе не обязательно делать это каждый раз. Это же не какая-нибудь работа или