Книга Записки нечаянного богача 2 - Олег Дмитриев

народился, Рогволдом в его его честь и назвали.

Я ошалело разинул рот. Точнее, разинул бы. Если бы у меня тут он был.

Мысли зашуршали, перебирая карточки родословной, которую я пытался собирать своими силам, без специально обученных платных людей, на которых у меня тогда не было денег. То, что русские Волковы пошли от белорусских Волков-Леоновичей, я достоверно знал от бабушки. Откуда пошли Волки-Леоновичи не знал, казалось, никто. Кроме голоса небес моих предков, который только что популярно объяснил мне, на пальцах буквально показал все недостающие звенья моей завиральной теории происхождения. Брат деда — Рогволд Всеславич, крещен Борисом, сын самого Всеслава Полоцкого! Сам дед тогда, выходит, Ростислав которого родня вместе со всеми братьями и их детьми при сваре за киевский престол погрузила на ладьи и отправила подлечиться в Византию, облегченно плюнув вслед. Отец — Даниил, а по-старому — Давило Полоцкий…

— Вит⁈ — сказать, что я был поражен и изумлен сверх всякой меры — значит, стыдливо промолчать. Даже когда окончательно понял, сколько денег выиграл — охренел меньше гораздо. — Или правильнее Роман?

— Романом матушка брата назвала. Не копай памяти своей, много сора там. Книжники что в мое время, что в твое, пишут то, за что золотом платят. Потому и правды мало — ее при злате всегда крохи редкие. Вит, верно ты сказал, — подтвердили небеса.

Мать моя волшебница, как говорил один известный в моем времени артист, сценарист и в прошлом — священнослужитель. Это же сам Вит Полоцкий! А я был прав, придумав вести род от самого Всеслава Чародея! Нет, это все, конечно, могло быть достоверной галлюцинацией, вызванной кислородным голоданием перед смертью, или ведьминым порошком. Да и пес с ним! Зато оно было, и было одним из ярчайших впечатлений за всю мою жизнь. Жалко только, что последним.

— Не смей помирать прежде смерти! — грянуло вокруг. Казалось, вся Вселенная задрожала от этого, нового голоса. И он был гораздо мощнее Старого Волка.

Глава 17

С небес на землю. Реанимация. Хорошие новости

Я одновременно распахнул глаза и рот, стараясь вдохнуть как можно больше воздуха, но закашлялся и поразился, глядя на веер красно-коричневых брызг и ошметков, вылетевших с кашлем наружу. Еще сильнее обалдели Федор и Серега: одному я заплевал маску и форму, второму — всю морду и половину смокинга и сорочки. А цепочка взаимных удивлений продолжалась: буквально откинув левой рукой Лорда себе за спину, эрудит и умница направил на меня толстый глушитель своего короткого автомата. Я смотрел в глаза Федору, он — мне, а Ланевский, пытаясь проморгаться, переводил взгляд с одного на другого. Лица были у всех сложные: у Сереги — изумленно-напуганное, у эрудита — удивленно-злое, пытающееся сосредоточиться. И только у меня — привычное, охреневшее, как в день распаковки памятного ларца из клада Андрея Старицкого.

— Убери пушечку. Сделаешь дырку — потом не запломбиру́ешь! — не выдержал я повисшей тишины, в которой было слышно лишь, как с какими-то хриплыми всхлипами пытался запустить в легкие воздух Лорд. Видно, крепко его приложило об умницу.

— Дима? — очень вдумчиво спросил меня Федор, выждав, наверное, целую минуту, не отводя от меня ни глаз, ни ствола.

— Нет, твою мать, Рабиндранат Тагор! — меня начинало чуть подколачивать, как уже бывало, когда воскреснешь. И жрать очень хотелось опять.

— Теперь вижу, что это ты. Ни единого человека, что эти два слова знает и с налету сможет выговорить, кроме тебя, как-то на ум не идет, — он отвел оружие с облегченным, как мне показалось, вздохом.

Тем временем в зал зашел еще один неожиданный гость, тоже в черном камуфляже и с автоматом. Едва ли не бегом подошел к нам и стянул маску, оказавшись Тёмой Головиным.

— Судя по вашим лицам, господа, вы наконец-то взялись за ум и отпинали этого самородка по лицу сапогами? — интеллигентно начал он беседу, в которой слова «отпинали», «самородка» и «лицу» звучали чуть иначе. — Или он вас покусал? Вон, вся харя в кровище. Тогда срочно надо на бешенство анализы сдавать, я вам серьезно говорю! — не врал, говорил серьезно. Но я видел в его постоянно возвращающемся ко мне взгляде уходящую тревогу и занимающее ее место облегчение. Головин снова хотел казаться хуже, чем он был на самом деле. А другом он был верным точно.

— Я думал, что опять тебя не уберёг, — непонятно прохрипел Ланевский. Воздуха, который он со свистом втягивал, хватило только на эту фразу, видимо, потому что сознание он потерял сразу же, едва договорив. Головин и Федор в один голос крикнули: «Врача!», хотя один из парней в масках уже бежал в нашу сторону, передвигая рюкзак со спины на грудь.

Я начал подниматься, держась за протянутые руки мужиков. За их спинами стоял на коленях в луже, прикрытой мокрым плащом, банкир. Заподозрить в нем сейчас какую бы то ни было связь с финансовой элитой не смог бы ни писатель-фантаст, ни безнадежный шизофреник. Рядом с ним замер боец, уперев торец глушителя над ухом, между теменем и виском. От каждого громкого звука Толик тонко, по-бабьи взвизгивал, а лужа, кажется, становилась чуть больше.

Рыжая ведьма стояла у стены, противоположной входу, там, где и застала ее вышибленная направленным взрывом дверь. Из видимого ущерба от влетевшей в нее железной створки я заметил только торчащий, словно выбитый, в сторону мизинец на левой руке. С нее не сводило стволов пятеро бойцов, но страха в Эльзе не было. Страх — свойство разумных существ, а разума в ее глазах я не наблюдал. Безумие и ярость грозили вот-вот выплеснуться через край. В это время я наконец-то принял вертикальное положение. Что-то скользнуло по груди и со звоном упало на каменные плиты пола. Я не смотрел. Мне срочно нужно было перекинуться парой слов с рыжей.

— Поймал, пойма-а-ал меня, старый колдун! До-о-олго искал, не нашел бы! Всё жадность, жа-а-адность людская, и меня подвела. Не надо было богатого дурака слушать, — ведьма, казалось, говорила сама с собой, шипя и плюясь.

— Зажилась ты под солнышком, Гореслава. Поизносила тела чужие, перепачкала душ с излишком, — я медленно шел к ней, монотонно говоря слова, подсказанные Голосом в небесах над Двиной. — Нет тебе места больше ни на небесах, ни под Небом, ни на земле. Железом черным да белым, огнем синим да красным, восемью ветрами, светом да