Книга Мы — можем! - Евгений Александрович Морозов

В конце шестидесятых годов прошлого века югославская песенка с таким названием была популярна у нас. Югославию уже угробили бездарные «борцы за права человека». Но в моей памяти еще жива мелодия этой чудесной песенки. А название ее, как нельзя более, подходит к настроению этой главы моего скромного повествования.

Что имеется в виду, когда человек говорит (разумеется, не в анекдоте): я люблю море? Имеет ли он в виду определенное количество соленой воды, меняющее свой вид и свойства в зависимости от погоды? Или за этим стоит нечто большее?

Для меня море — рабочее место и поприще, где я оправдываю свое затянувшееся существование. Это чудесный мир люков, иллюминаторов и трапов. Это покорившие навсегда мальчишеское сердце грузовые и судоподъемные устройства, сказочно увеличивающие мою силу.

Это люди, с которыми нет ничего невозможного.

Чудесный мир, где единица измерения времени — вахта, а срок службы — вся жизнь. Жизнь со своими ценностями, со своими обычаями и традициями.

Ритуальные посещения судовой сауны. Добрый дух кают-компании. Когда к обеду на стол подаются пирожки или булочки, а эти вещи в исполнении судового кока, которого на наших судах обычно именуют Шефом, не имеют достойного эквивалента на твердой земле, обязательно найдется кто-то, кто спросит: «А поскольку можно взять пирожков?».

И обязательно найдется кто-то, кто ответит: «Сколько хочешь, но не больше двух!»

Жизнь со своими приметами и суевериями, от широко известных в миру и до таких экзотических, как ждать, что тебя спишут с судна, если ты покрасил иллюминаторы у себя в каюте.

Множество моряцких покупок и подначек стало достоянием широкой общественности благодаря писателям-маринистам. Но даже этот фольклор не всегда понимается и трактуется правильно. Возьмем простой пример — человека, претендующего на статус моряка, спрашивают: «А ты пил чай на клотике?»  Считается, что человек, знающий, что такое чай, но не знающий, что такое клотик, попадется на удочку, утверждая, что совершал указанный процесс.

Я, грешный, давно знаю, что такое клотик. Довелось самому точить их из дуба, яблони и акации, крепить и крыть лаком для наружных работ. И я не боюсь признаться, что пил чай на клотике.

Жизнь профессионального моряка я начал лет шестьдесят тому назад в должности матроса парусно-моторной шхуны «Профессор Рудовиц». Чтобы стать матросом первого класса, кроме определенных познаний в области такелажного дела и морской практики в целом, умения стоять на руле и впередсмотрящим, требовалось доказать свою ловкость в лазании по мачтам, стеньгам и реям. С этой целью парусные капитаны и придумали упражнение — пить чай на клотике.

Претендент на вакансию матроса первого класса должен был по грота-вантам левого борта с кружкой горячего чая в руке забраться на клотик, сесть на него, выпить весь чай и спуститься по фордунам правого борта.

Пусть не обижаются на меня те, кто знает, что такое клотик, но в интересах широкой публики я все-таки разъясню.

Дерево гниет с торца. Именно поэтому рекомендуется в сырую погоду покрывать лысину шляпой. А верхние рангоутные деревья — мачты, стеньги или флагштоки защищают сверху клотиком. Из твердого плотного дерева точится приплюснутый шар. Снизу по центру выбирается глухое гнездо. Этим гнездом клотик насаживается на шип, которым заканчивается топ дерева.

На гафельных шхунах финской постройки, к коим относилась и наша, на флагштоке стеньги на высоте 32 метра над палубой был насажен дубовый клотик диаметром порядка фута.

Он возвышался где-то на полметра над штаг-карнаками — стальными тросами, соединявшими между собой топы стеньг. Все остальные снасти стоячего такелажа заканчивались ниже.

На стень-вантах выше топа мачты выбленок (ступенек) не полагалось. Шли голые стальные троса, по которым нужно было лезть, хватаясь за них руками и упираясь голенью и ступней. В конце подъема подтягиваешься к клотику и ложишься на него грудью. Задираешь ноги на штаг-карнак, садишься на клотик и ногами охватываешь его снизу. Потом без эмоций на лице (допускается только выражение удовольствия) выпиваешь кружку горячего чая, берешь ее между пальцами левой руки и спускаешься по фордунам методом скольжения.

Еще немного о моряках. Я не уверен, что у меня будет еще время и возможность вернуться к этой теме.

Здесь я хочу признаться в любви к замечательным людям, с которыми мне посчастливилось работать, мучиться и побеждать. Среди них асы спасательного дела, моряки, удостоенные правительственных и ведомственных наград, люди в честь или в память которых названы спасательные и водолазные суда, имена которых с гордостью вспоминают молодые спасатели и не очень молодые Селвидж-Мастеры — капитаны спасательных судов:

— Я — ученик Заборщикова!

— Я — воспитанник Карева!

А были и не столь масштабные личности, но оставившие о себе добрую память в истории Балтийского отряда. Хранители здорового духа морского братства спасателей.

Словами трудно передать атмосферу этого братства. И дело даже не в крайних проявлениях его, когда, забывая о себе, бросаются на выручку другу, отдают тебе, промокшему до надкостницы, последние сухие носки и тельник, которые через полчаса могут понадобиться им самим.

На самом бытовом уровне это братство придает особое очарование нашей жизни.

В дальних многомесячных рейсах или в затяжных спасательных экспедициях вы имеете дело с ограниченным кругом лиц. «Как Вам не надоели эти одни и те же рожи, да еще в замкнутом пространстве?» 

А вот не только не надоели, но и еще будем скучать друг по другу, когда на следующей работе судьба разведет нас. Мы слыхали о случаях, когда зародившаяся в обстановке длительного рейса вражда приводила к плохим последствиям. У нас такое не поощрялось. В первую очередь самой атмосферой коллектива. Конечно, и у нас попадались уроды, но мы не любим их вспоминать. Общий дух — здоровый дух — всегда брал верх.

Не забуду, как начальник