Книга Разведывательная деятельность офицеров российского Генерального штаба на восточных окраинах империи во второй половине XIX века (по воспоминаниям генерала Л. К. Артамонова) - Сергей Эдуардович Зверев

и успешно справились с такой командировкой. Ну, да такая работа вам, как доброму коню овсяный корм», – сказал мне С.Н. Мылов, крепко пожимая руку на прощание. Исполнив все формальности явки, я получил общее указание незамедлительно приступить к составлению отчета, а по представлении его, сделать и доклад в особо назначенный для сего день. Товарищи приветливо встретили, мельком расспрашивая о путевых впечатлениях.

Жизнь потекла опять обычным порядком, и я скоро вошел в свою служебную колею, усердно работая и дома, и в штабе по составлению своего отчета.

В своем письме в штаб военного округа ген. консул Петров отметил большой такт, с каким я выполнил мою командировку в Персии, где теперь под влиянием наших политических недругов Европы очень косо смотрят на всякого приезжающего туда русского офицера. Это обстоятельство, между прочим, было причиной, почему я вынужден был отказаться от производства маршрутной съемки и пользоваться какими-либо инструментами во время пути. Так как ген. консул передал мне временно свое представительство для разбора всяких пограничных недоразумений, и персидские власти должны были меня всюду официально встречать, оказывая содействие, то производство всякого рода наблюдений и работ с инструментами считалось несовместимым с лицом ген. консула, ибо сейчас бы было понято персиянами, или внушено им нашими недругами, что мое представительство лица ген. консула только маска, а цель моей поездки другая и вредная Персидскому государству.

В силу этих соображений, по прибытии в Тавриз, я в дальнейших поездках вынужден был отказаться не только от съемки, но от барометрических и термических наблюдений. Да и то в одном селении, ведя записи, я вызвал очень громкое осуждение моего писания, которое говоривший хан объяснил всем присутствующим как верный признак того, что русские собираются войной на Персию.

Огромных усилий стоило мне убедить подозрительного хана и его служителей в том, что моя запись имеет цель чисто коммерческую и торговую, а знакомство с путями, по которым мы обмениваемся с ними товарами, дело насущное и безусловно необходимое. Случайно нашелся среди присутствующих один купец, побывавший в г. Тифлисе. Я спросил его, видел ли он наши дороги, по которым быстро провозят в огромных фургонах с четверной упряжкой товары и видел ли он на дорогах наши мосты? тот отвечал, что видел, и что очень все хорошо у нас для торговли наложено.

– А где же ваши дороги для провоза наших к вам товаром? Где ваши каменные надежные мосты, чтобы без риска жизни переправляться через ваши реки? Их нет. Как же вы хотите, чтобы мы уширяли и увеличивали нашу торговлю с вами, не зная, по каким дорогам и когда лучше посылать наши товары и получать ваши. Вот это я и затеваю.

И поднявший вопрос о подозрительном записывании и все присутствующие вполне согласились с моими доводами, хваля заботы наших властей о торговых путях и осуждая бездействие и улучшении дорог и мостов своего персидского правительства. Употребление же инструментов объяснить было бы тогда невозможно, так как среди персиян было немало лиц, знакомых со съемкой, особенно, среди военного элемента. Словом, отсутствие инструментов увеличило мою суточную работу ведением очень подробной записи пути. Так я выполнил мои исследования в Азиатской Турции, в Эрзерумском виляйете, так же работал и теперь.

В силу такого рода соображений, по прибытии в г. Тавриз, я отказался в дальнейших поездках, особенно в Муганскую степь, взять с собою казачий конвой, а предпочел пользоваться услугами наемных туземцев, предоставляя заботу о моей личной безопасности местным персидским властям или гостеприимству населения. У наших казаков с пограничным населением ведется ежедневная война и много кровников считают персидские контрабандисты (а также беглые каторжники) за казаками. На себя лично я мог рассчитывать, но за какую-либо бестактность казака за длительное время поездки я отвечать не мог. И действительность вполне оправдала все мои соображения, горячо одобренные ген. консулом, особенно в кочевьях шахсевен.

Слава Богу за все! Поездка моя вторая закончилась благополучно, а это все, что надо было для поставленной мне задачи.

Сделав больше, чем предполагали мои начальники, которые уже по моему краткому отчету очень высоко оценили мою скромную работу, я также приветливо и радушно был встречен и обществом, где уже приобрел много знакомых и друзей, получая ежедневно приглашения на обеды, ужины и т. п. Среди многих таких проявлений дружбы и симпатии я закружился и, кажется, сильно о себе возомнил, что не понравилось некоторым из моих товарищей по службе. С родными я восстановил переписку, которая принесла немало печальных новостей: постоянно хворала Мама и сестра Катя, а старший брат Николай был так серьезно болен, что его в сопровождении врачей отправляли в Египет, в Каир.

Об отпуске мне нельзя было и думать, так как на мне лежала обязанность не только составить подробный отчет о последней командировке, но руководить напечатанием и нести последнюю ответственную корректуру при напечатании обоих отчетов в типографии штаба округа. Кроме того, с юга приближалась к государственной границе Кавказа холера, и все инстанции были в горячих хлопотах, принимая и вырабатывая всякого рода мероприятия для ограждения Кавказа от этой страшной гостьи. Ко всему, предстояла смена нашего высшего начальства: уходил на покой князь Дондуков-Корсаков, и все гадали, кто будет его заместителем.

Князь Д[ондуков]-К[орсаков] недолго пробыл на Кавказе. Он с полным достоинством и твердо поддерживал русскую власть и русское население, не поощряя даже знатных туземцев, если они нарушали основные законы империи; решительно боролся и со взяточничеством. Но в обращении со всеми он был ровен и доступен. Среди туземного населения о нем сложилось своеобразное мнение: «Принять – примет. Слушать – выслушает и прикажет: “Князь Дондуков разрешает, а Корсаков – отказать”. Куда пойдешь и кому скажешь? Бог высоко. Царь далеко. А Михалко (б[ывший] наместник вел[икий] кн[язь] Михаил Николаевич) спит», -т. е. власти не имеет. Трудно и не по силам было старику князю Д[ондукову]-К[орсакову] управление таким краем, где до него был полномочный наместник императора, строивший все благополучие своего управления на поддержке туземной родовой аристократии и дворянства, избаловав их ласкательством и государственными пенсиями, нередко за фиктивные заслуги Российской империи.

В свои ближайшие сотрудники по администрации Кавказа князь Д[ондуков]-К[орсаков] избрал дельных и честных людей: управляющего всеми делами г[енерал]-м[айора] Шатилова и действительного] с[татского] советника Мицкевича. Эти трудолюбивые и добросовестные, знающие хорошо Кавказ и туземное население деятели влагали все свои познания и тяжкий труд в дело управления таким разнообразным и капризным населением каря. Они много добра сделали и за короткое управление князя Д[ондукова]-Корсакова]. Выяснилось, к радости туземной аристократии, что в Петербурге в высших