Книга Орнамент - Винцент Шикула

Все, что было связано с Йожо, вызвало вдруг во мне сильную неприязнь, было бы лучше о нем никогда и не слышать.

Всю ночь я просидел у стола, под утро меня охватила дремота, я упал на кровать, оставив включенным свет.

Спал я недолго. Проснувшись, какое-то время еще лежал, но увидев вещи Йожо, окончательно пришел в себя и снова забеспокоился.

Я встал и открыл окно. День обещал быть погожим, небо ясное, ни единого облачка. Правда, дул довольно холодный ветер. Но из парка неподалеку доносилось птичье пение, громче других слышались голоса синиц и воробьев, поскольку заботливый хранитель парка, Яркин отец Блажей, развесил там для них достаточно кормушек. Правда, мне показалось, что в парк уже прилетели и другие, перелетные птицы, которые здесь не зимовали, но все равно и те, что зимовали, пели уже как-то по-другому, более мелодично, по-весеннему.

Я ощупал рот. Верхняя губа болела, но только изнутри. Я потрогал передние зубы. Мне показалось, что два из них немного шатаются. Потом подумал, что они, возможно, шатались у меня и раньше, а если нет, то как-нибудь со временем перестанут.

Я с неохотой сел за свою дипломную работу, и вчитавшись в нее, сразу заметил, что там тоже есть ошибки, которых наверняка не было бы, если бы у меня не жил тогда Йожо. О некоторых вещах я не стал бы упоминать, да они и не были, собственно говоря, связаны с моей конкретной темой. Но она, видимо, захватила меня слишком глубоко, захотелось представить мир более обобщенно, и потому в моей дипломной работе стали встречаться весьма необычные предложения и даже целые абзацы.

Очевидно, беседы с Йожо сильно повлияли на меня, со многими его взглядами я ни тогда, ни в дальнейшем не мог полностью согласиться, но что интересно — я надолго запомнил их содержание.

Я вычеркнул несколько предложений и абзацев, написанных, как мне казалось, под влиянием Йожо, в которых увидел отражение наших многочисленных дискуссий, и после этих сокращений работа, на мой взгляд, стала выглядеть вполне прилично.

Потом я отнес дипломную работу своему консультанту. Тот прочитал и одобрил ее. Тогда только я вспомнил про Эву и подумал, что она тоже могла бы перепечатать мою работу, взяв взаймы у кого-нибудь пишущую машинку.

И все сразу оказалось таким простым. Эва действительно попросила в своем институте пишущую машинку, перепечатала дипломную работу и отдала в переплет. И защита прошла хорошо.

Я думал, что на торжественное вручение дипломов придут только мои родители, но приглашения разослал всем. И почти все пришли.

Ко мне вдруг бросилась моя квартирная хозяйка, на ней было совершенно новое платье, которое я еще ни разу на ней не видел, и туфли были новые, на высоком каблуке без задника, как только она в них ходила, за ней спешил Яркин отец Блажей, он скакал на одной ноге, поскольку костыль у него, кажется, тоже был новый, словно он его специально берег для такого случая. Мне даже стало как-то неловко. Блажей больше других меня обнимал, не желал подпускать ко мне ни свою жену, ни Ярку, ни ее мужа, он все обнимал меня и повторял: — Этого парня я воспитал!

Поблизости стояли мой отец и моя мама. И Эва. Только она стояла с другой стороны и держала в руках самый красивый букет.

Но Яркин отец никого не желал ко мне подпускать, а снова и снова каждому говорил: — Это мой парень! Этого только я воспитал!

Его жена возмущалась: — Ну, разве он не осел?!

Даже я не понимал, к кому это относилось, только догадывался. Но хотел, по крайней мере, своему отцу объяснить, что даже если это относится ко мне, не нужно принимать близко к сердцу.

Тут пани Ярка отодвинула своего отца: — Дедуля, Блажей, идите уже, не буду говорить — куда! Другие тоже хотят его поздравить!

Действительно! И пани Ярка со своим мужем хотели меня поздравить. И Иренка. И Эва. А потом и Эвины родители, а с ними и дядюшка Гергович. Несколько приятелей, хотя мне всегда казалось, что и приятелей-то у меня нет. И совсем под конец — мой отец с мамой, а после них — Герибан. Войтех Герибан с женой, которая тоже принесла букет, а отец так мной гордился, что даже забыл меня поздравить. Только стоял рядом, и ему, наверное, казалось, что другие уже сказали мне все, что хотел сказать он. Но потом все-таки что-то сказал. После него Герибан с женой преподнесли мне букет и сказали, что зашли только на минутку, с работы, и должны вернуться вернуться обратно. Откуда-то издалека я услышал голос и по его тембру угадал, что это может говорить только мой отец, что он хочет что-то важное о себе кому-то объяснить: — ведь я и партячейку организовал, и кооператив в деревне создал, и за пожарную команду отвечал, и духовым оркестром руководил…

Иренка тоже подарила мне красивый букет, но у меня не было времени как следует с ней поговорить. Я только ей весело улыбнулся, и поскольку в таких и подобных ситуациях всегда делаю какие-нибудь глупости, то с языка слетело: — Иренка, милая ты моя! Я уж думал, ты не придешь!

Она погрозила мне кулаком и сказала с улыбкой: — Ты неисправим!

А за ней подошла Эва. Она на ходу меня поцеловала, но успела на ухо шепнуть то, что я и так знал: — Матько, я рада, что я в положении!

24

Дальше все пошло невероятно быстро. Эва написала мне на военные сборы, что пожениться необходимо, поскольку уже все заметно. Делать было нечего. В один из ближайших дней мне пришлось ехать домой, а из дома в Бруски — будет свадьба.

Я женился, будучи солдатом. И конечно, в военной форме. Дело в том, что солдат должен жениться в военной форме, а не в штатском. Правда, мне говорили, что если речь идет о таком случае, как свадьба, то предписания не всегда соблюдаются, что армия может закрыть на это глаза и простить жениха-солдата. Многие намекали мне, что хотя бы в день свадьбы я могу одеться в штатское, но как раз за неделю или две до этого мне дали новые звездочки. Я стал подпоручиком, и было бы жаль, если бы меня как новоиспеченного подпоручика не увидели в родной деревне и в Брусках. Мне нравилось, что я подпоручик, и даже получалось так, что армия и повысила-то меня в звании потому, что