Книга Хрен знат 2 - Александр Анатольевич Борисов

про себя. Как не запомнить, если наша Железнодорожная улица сплошь тополиная и по ту, и по другую стороны Куксы?

Ну и так, мелочи. Асфальт около автобуса был расчерчен для игры в классики. Тысячу лет не видел, а если и видел, не замечал, пока песня не разбередила.

— Умеешь? — спросил у Витька.

— Чё я, баба? А ты?

— Спрашиваешь…

Поэты нескоро ещё вышли. У них там свой стол был. Они без водки хаш не едят. Потынялись мы с корефаном. Посмотрели, как дядька шофёр колёса пинает, льёт бензин через лейку в горлышко бензобака. Нормальный мужик. Только песен не хочет слушать ни хороших и не плохих. Вообще никаких. И что, интересно, он делает когда выпьет? Киричек — тот любит поговорить. Сидит как-то на летней веранде ресторана «Лаба», смотрит: окно настежь открыто в кабинете секретаря горкома. И сам он вроде без дела из угла в угол шатается. Влез да поговорил. Тем же путём ретировался, когда у хозяина кабинета закончились аргументы и стал он наряд милиции вызывать.

Сейчас, правда, у Сашки не то настроение. Спросил у него, что за дядька такой, молчаливый и хмурый сидит рядом с Кирилычем?

А он:

— Будешь много знать, скоро состаришься.

Это я и без него знаю. Обиделся, наверное, за стишок. И ладно, не маленький, сам познакомлюсь…

За Васюринской дорога сдала влево, потом направо. До самого горизонта поля да посадки, только теперь они поменялись местами.

Дорога сера. Ни одного белого пятнышка, не говоря уже о какой-то разметке. Посередине асфальт — две телеги вряд ли разъедутся, а по краям полосы запылённой грунтовки. Если кто кого объезжает, весь горизонт застит. Только не любят шофёры советской закалки гоцать для куража. Когда никогда обгонят зазевавшуюся лошадку, если ездовый спросонья загодя не заедет в кювет. Чихай, чтобы не спалось! А где-то за этим облаком пост ГАИ — коморка зелёного цвета, бобик да мотоцикл с люлькой. Не «Гибдэдэ Мопассан» на «Тойотах». Всё проще, а уважения больше.

Ближе к окраине Краснодара Витёк наконец-то обрёл голос. Ни с того ни с сего, начал рассказывать о вчерашней дуэли, в которой героически победил. Я слушал его вполуха, изредка вставляя в его монолог дежурную фразу «Да ну?»

Мне было не до сторонних бесед. Мы подъезжали к повороту на аэропорт, где лет через пять потянутся бетонными километрами берег и створ Кубанского моря.

На будущем дне пропалывали рассаду. Дедушка водовоз курил на телеге, гружёной алюминиевой бочкой, нимало не беспокоясь о дне будущем. «Делай что должно и будь что будет». Июнь — пик сезонного паводка, таяние снега в горах. К приходу большой воды люди всегда готовы, если, конечно, это не навсегда.

Гигантской стране гигантские стройки. Лучше ли станет после того, как 35 тысяч гектар с лесами, аулами, станицами и погостами останутся только на старых картах и в человеческой памяти? Для государства, наверное, да. В новом море разведут рыбу. Рисоводы получат долгожданную воду. Срежутся пики паводков в устье реки на пойменных землях. Окраины Краснодара перестанут страдать от наводнений. Планировали ещё строительство ГЭС, но что-то не так срослось.

Где-то прибыло, где-то убыло. Климат в предгорьях Северного Кавказа станет каким-то другим. О февральском купании в малых реках останется лишь вспоминать. Абрикосы и жердела, радующие людей стабильным обилием, начнут давать урожай через четыре года на пятый. Из открытого грунта огурцы перекочуют под пленку — плети и завязи будут желтеть от кислотных дождей, которых в моём детстве, отродясь, не бывало. Новая примета появится: если цветёт вишня, значит ночью пойдёт снег.

Вот и думаю, может, зря это всё «во имя, во благо»? Проверку временем не прошло? Рисовые чеки пустуют, выгодней у китайцев купить, чем самому уродоваться. Мясо у рыбы приторное, вкусом и консистенцией как сладкая вата. ГЭС не построили. Краснодар уже весь подтапливает из-за отсутствия ливневых стоков. Что ни дождь, то Венеция. Да и где тот народ, если в каждом заштатном сельмаге есть свой уголок потребителя, а на всю большую страну ни одного уголка созидателя?

Григорьев молчал. Я вставил очередное «Да ну⁈», но наверное, невпопад. Очень уж он обиделся:

— Чё это ты разданукался? Думаешь, что сбрехал? Так я сейчас бинт размотаю и покажу. Истинный крест, укусил!

— А ты?

— Так я ж говорил, по харе его мурцую, а он всё сильней зубы сжимает. Гля! Да ты и не слушал ничё⁈

Обижается, блин!

— Слушать то слушал, — успокоил его я. — Просто в толк не возьму. С виду нормальный пацан, только враг, а кусался как баба. Может, драться нифига не умеет?

Витёк помолчал, перебирая в уме словарный запас, чтоб, как положено внештатному корреспонденту пионерской газеты, точнее выразить мысль.

— Не, — сказал, — Дзяка машется хорошо. Я раза четыре от него пропустил. Только удар у него слабенький, будто не бьёт, а толкается. А я смазал вскользь — он сразу с копыт. Поднимается, и нет того Дзяки. Глаза белые, не видят ничё. Руки вперёд вытянул, будто задушить хочет — и как та ведьма из фильма «Вий»! Тут-то, Санёк, мне по-настоящему засцало. Сам псих, но чтобы так! Гадом буду, хотел убежать. А он схватил меня за руку — и зубами. Я ору: «Не по правилам!» Так веришь? — взрослые пацаны еле-еле его от меня оторвали.

— А руку тебе кто перебинтовывал?

— Тётка какая-то. Там, в этом вагоне-клубе, аптечка была…

* * *

Краснодар узнаваем по своим особым приметам. Может и есть в каком-то другом городе такие же трамвайные линии, что тянутся широкой аллеей посередине проезжей части, только я не встречал.

А начинался он как большая станица в месте слияния рек Карасун и Кубань. Квартал семь на семь саженей, а ширина улицы десять. В основе планирования традиционная шахматная разбивка. И всё б ничего, но природа вносила в его строительство непредвиденные обществом коррективы.

Реки Краснодарского края всегда подмывают правые берега и непредсказуемы в пойме. Вот и Кубань мало-помалу съела узкую перемычку и увела воды Карасуна куда-то на