Книга Будда - Александр Николаевич Сенкевич

самые массовые религиозные движения, определившие лицо шраманской эпохи и выявившие значительное несоответствие старых и новых духовных пристрастий и социально-политических интересов. Прежний традиционный уклад жизни раздражал многих людей, особенно тех, кто принадлежал к нижестоящим после брахманов варнам.

Какой бы выбор ни сделал каждый из древнеиндийских философов, страсть к размышлению у них была всепоглощающей и фанатичной. Другое дело, что выводы, к которым они приходили, а главное — форма «подачи новых идей» нравились далеко не всем.

Не замедлили появиться новые кодексы поведения, которым следовали сами шраманы.

Суровые аскеты годами ходили в чем мать родила. В таком шокирующем виде во время долгой шестилетней аскезы не раз представал перед людьми Сиддхартха Гаутама. Аскеты не принимали вареную пищу, обходясь одним сыроедением, спали скрючившись, в самых нелепых позах.

Адживики причисляли себя к свободным от общества людям. Основами бытия, его первичными элементами считали воду, землю, воздух и огонь. К ним присоединяли такие состояния психики, как радость и страдание (сукх-дукх) в их нерасторжимом единстве. Все эти элементы для адживиков первичны и неизменны. Идею слиянности радости и горя при всей своей неприязни к адживикам оценит Гаутама Будда, но будет толковать ее по-своему.

Адживики не признавали моральную силу кармы и на этом основании выбрасывали мораль в выгребную яму предрассудков. Все, что совершает человек, не имеет никакого отношения, с их точки зрения, к его последующему перерождению, которым управляет безличная судьба, рок — нияти.

Адживики признавали присутствие в человеке души. Ее эволюцию рассматривали как развивающуюся по спирали на протяжении бесконечно долгого времени, человеческим сознанием воспринимаемого вечностью (период в 800 миллионов махакальп). Махакальпа (санскр. — великий цикл) обозначала сто лет Брахмы. Один день жизни Брахмы называется кальпа и равняется 4,32 миллиарда лет. Эта эволюция заканчивается нирваной[170].

Император Ашока, отмечу ради справедливости, привечал не одних только буддистов, но с неменьшим восторгом и адживиков. Судьба к ним долго была благосклонна, чуть ли не до XV века н. э., но затем круто повернулась в худшую сторону. Что там действительно с ними произошло, остается только гадать.

От «ультрареволюционных» речей и философских бесед адживиков мало что дошло до наших дней. А то малое, что дошло, существует в пересказе и в комментариях их ненавистных оппонентов — джайнов и буддистов. А те уж постарались представить своих бывших товарищей по скитальчеству в самом что ни на есть неприглядном и окарикатуренном виде.

Аджив при долгой гласной а переводится с санскрита как пропитание, средства к жизни, то есть адживик тот, кто находит себе в разных местах средства к существованию. Еще слово «адживик» толкуют как ведущие определенный образ жизни. И, следовательно, движение адживикизм следует понимать как образ жизни. Такой перевод общепринят среди индологов.

Известно, что движение философов-практиков получило название от их оппонентов буддистов. Санскритское слово аджива при краткой гласной а переводится как безжизненный. Потому-то адживик можно толковать как мертвяк или неживой. То ли назвавшие их так джайны и буддисты хотели подчеркнуть оторванность этих людей от жизни, то ли пытались обратить внимание на их экстрайоговскую сущность. Большая часть адживиков предпочитала ходить голышом. В таком же виде представали перед народом известные йоги, демонстрируя возможности сознания по управлению телом. Они испытывали непреодолимое отвращение к некоторым разжиревшим брахманам и, словно в насмешку над ними, перемещали с необыкновенной легкостью свои внутренние органы. Крутить такое сальто-мортале, скажу вам, не каждый сможет. При их исключительной худобе и тонкости кожи каждый человек, присутствующий при этом зрелище, имел возможность наблюдать новое анатомическое строение человеческого тела.

Не забудем, что тексты, где встречается упоминание об адживиках, появились в письменном виде через несколько столетий после смерти Будды. По прошествии времени обзывать их мертвяками не было особой необходимости. Подобная полемическая острота, без сомнения, воспринималась бы как грубость и бросала бы тень на веротерпимость буддистов, на их принцип сохранения бесстрастности и вежливости в любых ситуациях. Изменение краткой гласной а на долгую и появление ни к чему не обязывающего термина образ жизни были как нельзя более кстати. Они снимали остроту с очень давней полемики. Буддисты, как победители, уже поддержанные и обласканные властью, тем самым сохраняли завет учителя быть обходительными по отношению к оппонентам.

Эта гипотеза имеет право на существование, как едва протоптанная тропинка, ведущая к действительно имевшим место обстоятельствам той духовной борьбы, которая разворачивалась среди различных групп бродячих философов в шраманский период.

Джайны и последователи Будды, в отличие от адживиков, возводили представление о карме в основополагающий принцип бытия. Для них именно она определяла перемещение, обличье и статус живого существа в сансаре и условия освобождения из нее. Потому-то они предъявляли к нормам морали жесточайшие требования.

Вот почему выработанные в ходе полемики и противоборства новые учения называют неортодоксальными неведийскими религиями. В каждой из них содержатся рассуждения о том, что для человека хорошо, а что плохо, чем ему жить и как выживать, на что надеяться после смерти.

В отличие от аскетов, тупо стоявших под палящими солнечными лучами на одной ноге (иногда с приставленной к подбородку второй ногой), йогины-тапасины разжигали костер сверхчувственной энергии в самих себе и с легкостью повышали температуру своего тела. Тапасинами также называли некоторых адживиков.

Полумонахи, любознательные паривраджаки, не склоняющиеся ни перед какими авторитетами, проводили в пути часть своей жизни (в сезон проливных дождей они укрывались в пещерах), посещали святые места и обучали всему тому, что знали сами. Сиддхартха Гаутама, уйдя в паривраджаки, в глазах отца совершил поступок, позорящий весь их род. По крайней мере, на первых порах Шуддходана думал именно так.

Шраманы, каждый по своему, ополчились на брахманскую ученость, соревнуясь друг с другом в искусстве разоблачения ее мнимого величия. Рассуждения их часто бывали на первый взгляд сумбурными и смутными, и столь же малоэффективными в большинстве случаев оказывались их дела.

Паривраджаки сформулировали проблемы, обсуждавшиеся шраманскими философами[171].

Потом к этим пяти группам добавились последователи новых брахманистских направлений, таких как вайшешика, ньяя, миманса, веданта, и еще к ним примкнули философствующие грамматисты.

Подражателей радикалам-шраманам можно и сегодня наблюдать в состоянии транса. Они падают на острые камни, которые предварительно бросают перед собой. Извиваясь, ползут по дороге, рассекая этими камнями кожу, поднимаются в ссадинах и кровоподтеках и опять падают, ползут и поднимаются. Они надеются, что однажды израненная и истерзанная плоть спадет с них, и тогда окрепшая в этих мытарствах душа соединится с Тем, кому предназначаются эти подвиги.

Среди «народных витий» в те времена в большую моду входил аскетизм. Правдолюбца, внешний вид которого оставлял желать лучшего, принимали восторженно,