Книга Графиня Солсбери - Александр Дюма

Эта великолепная кавалькада шагом, соблюдая строгий порядок, пересекла весь город и выбралась на дорогу, чтобы отправиться в Виндзорский замок, расположенный в двадцати милях от Лондона. Несмотря на большое расстояние, часть горожан следовала за рыцарями напрямик через поля, тогда как шествие двигалось по дороге. Король предусмотрел и это; он велел за пределами ограды, где стояли палатки рыцарей, разбить некое подобие военного лагеря, в котором могли свободно разместиться десять тысяч человек. Поэтому все были уверены, что найдут себе пристанище согласно своему положению в обществе: сеньоры — в замке, рыцари — в шатрах, простой народ — на биваке.

В Виндзор приехали поздно вечером, но замок был так ярко освещен, что казался обителью фей. Палатки были расположены рядами, как дома на улице; между ними пылали огромные факелы, освещавшие все вокруг как днем; на небольшом расстоянии друг от друга находились кухни, где хлопотали толпы торговцев жареным мясом и поварят, занятых делами, соблазнявшими рыцарей (они с часу дня ничего не ели и не пили).

Сначала все занялись устройством на ночлег, потом — ужином. До двух часов ночи слышались шум и радостные крики. К этому времени веселье в палатках и на биваке постепенно стало стихать, а окна замка, кроме одного, потемнели.

Окно светилось только в комнате, где бодрствовал Эдуард. Ночью из Маргита приехал с важными известиями Граф Солсбери, назначенный, как и мессир Жан де Бомон, маршалом турнира. Его переговоры с пленниками завершились успехом. Оливье де Клисон и сир д’Аркур не только приняли предложения Эдуарда и встали на сторону англичан, но еще и поручились как за себя самих за многих сеньоров Бретани и Берри, которые — они были в этом уверены — последуют за ними. Этими сеньорами были мессир Жан де Монтобан, сир де Мальтруа, сир де Лаваль, Ален де Кедийак, братья Гийом, Жан и Оливье де Бриё, Дени дю Плесси, Жан Малар, Жан де Сенедари и Дени де Кайак.

Новости эти обрадовали Эдуарда: он рассматривал Бретань как удобный пладцарм для наступления на Францию и не забывал, что из всех, кто вместе с ним давал обеты над цаплей, только он еще не исполнил своего; король выразил Солсбери радость по поводу успешных переговоров. По завершении турнира Солсбери должен был вернуться в Маргит, чтобы заставить Оливье де Клисона и Годфруа д’Аркура подписать данные ими обещания, после чего рыцари могли возвратиться в Бретань свободными, не заплатив выкупа.

Наконец свет погас и в окне Эдуарда; все погрузилось в сон и темноту. Но этот перерыв в развлечениях продолжался недолго. На рассвете все проснулись и засуетились, и прежде всего простые люди: они не только были плохо размещены на биваке, но еще и боялись, что им не хватит мест на турнире, а поэтому, не теряя времени на завтрак, разошлись, прихватив с собой съестного на весь день. Вся эта толпа хлынула в ворота ограды на места поединков и, словно поток, потекла по узкому руслу, оставленному между ристалищем и трибунами. Опасения простолюдинов не были напрасны. Едва ли половина народа, пришедшего из Лондона, смогла найти места, хотя другая половина тем не менее не отказалась от мысли увидеть зрелище. Как только эти люди убедились, что нет возможности проникнуть на место поединка, а в пределах ограды яблоку негде упасть, они рассеялись по полю, отыскивая любые пригорки, откуда можно было бы наблюдать за турниром.

В одиннадцать часов фанфары возвестили, что из замка вышла королева. Мы говорим только о королеве, потому что Эдуард, поскольку он был главным бойцом этого дня, находился уже в своем шатре. По правую руку от королевы Филиппы шел Готье де Мони, по левую руку — Уильям Монтегю; им предстояло стать героями следующих дней турнира. Затем следовала красавица Аликс в обществе герцога Ланкастерского и его светлости Иоанна Геннегауского; за ними шло шестьдесят дам в сопровождении своих рыцарей.

Все это знатное общество заняло места на специально построенных для него трибунах, и они сразу стали напоминать бархатный ковер, дивно украшенный жемчугами и алмазами. Королева Филиппа и графиня Аликс восседали друг против друга на одинаковых тронах, ибо в этот день обе они были королевы; многие дамы сейчас отдали бы королевскую власть, если они владели бы ею по праву рождения, как Филиппа, за право быть истинной королевой турнира, которое Аликс давала ее красота.

Ристалище представляло собой длинное четырехугольное поле, обнесенное забором; на двух его концах были калитки: из одной выезжали бойцы, из другой — рыцари, принявшие вызов на поединок; правда, на восточной стороне, на помосте, достаточно высоком, чтобы господствовать над ристалищем, поставили шатер Эдуарда: он был из алого, расшитого золотом бархата. Над шатром реяло знамя с королевским гербом (щит, поделенный на четыре поля; в первом и третьем полях изображались леопарды Англии, а во втором и четвертом — лилии Франции); по обе стороны от полога шатра висели щит мира и тарч войны короля — главного рыцаря турнира; если бросившие ему вызов бойцы сами или их оруженосцы касались щита мира, это означало, что они требуют поединка турнирным оружием, если они прикасались к тарчу войны, это значило, что они желают сражаться оружием боевым.

Маршалы турнира упорно настаивали на том, чтобы ни под каким предлогом бойцы не могли пользоваться другими средствами, кроме тех, что тогда называли тупым оружием, и это объясняли тем, что личной ненависти или измене не должно быть места на ристалище, ибо главным рыцарем первого дня был король. На это Эдуард им возразил, что король не рыцарь для парадов, а воин, и если у него найдется враг, он с большим удовольствием предоставит ему возможность сразиться с ним. Посему статьи турнира были полностью соблюдены и зрители, ненадолго встревоженные тем, что не получат удовольствия, успокоились, ведь эти поединки, хотя и редко, вырождались в настоящие побоища, а вероятность того, что подобное может случиться, придавала каждой схватке особый интерес; даже женщины, не смея в этом признаться, не могли, если праздник превращался в кровавую борьбу, сдержаться и самыми пылкими, долгими рукоплесканиями свидетельствовали о своей особой любви к спектаклю, где актеры тогда играли роли неизменно опасные, а иногда и смертельные.

Другие же статьи турнирной схватки ни в чем не выходили за рамки принятых правил. Когда рыцарь оказывался выбитым из седла и сброшенным на землю, он объявлялся побежденным, если не мог подняться без помощи оруженосцев; то же происходило и тогда, когда в схватке на мечах или боевых топорах один из бойцов так сильно пятился назад, что круп его лошади касался барьера; наконец, если схватка шла с ожесточением, угрожавшим стать убийственным, маршалы турнира могли, скрестив свои копья, разъединить бойцов и собственной властью положить конец поединку.

Когда обе королевы заняли свои места, на ристалище выехал герольд и громким голосом прочел статьи турнира. Потом, как только он закончил чтение, группа музыкантов, стоявших у шатра Эдуарда, в знак вызова на поединок сотрясла воздух громом фанфар и ревом горнов; с противоположного края поля им ответила группа других музыкантов; затем распахнулась калитка и на ристалище появился рыцарь в полных боевых доспехах. Хотя забрало его шлема было опущено, по гербу (золотое поле, опоясанное серебром и лазурью) все тотчас узнали графа Дерби, сына графа Ланкастера Кривая Шея.