Книга Всё, всегда, везде. Как мы стали постмодернистами - Стюарт Джеффрис

хвостом, целующей супермодель Наоми Кэмпбелл, съемки бритья лобка голого мужчины и игры с собакой, в которой можно вообразить зоофилию, и фото обнаженной певицы, голой поедающей пиццу в одном из ресторанов в Майами, в то время как другие посетители смущенно отводят глаза. Зои Хеллер посчитала, что в этот момент постмодернистская корона Мадонны соскользнула. Именно «женщины, которые когда-то считали Мадонну остроумным феминистским образцом для подражания, больше всего были шокированы ее последним порнографическим воплощением <…> Раньше, говорили они, Мадонна играла с традиционными образами женской сексуальности подрывным, „вдохновляющим“ способом. Но теперь, со всем этим садомазохизмом и фантазиями об изнасиловании, она зашла слишком далеко»[284].

Мадонна ответила своим критикам утверждением, что в этой книге она полностью контролировала свои фантазии. «Я ставлю себя в ней наравне с мужчинами. Разве не в этом суть феминизма — равенство мужчин и женщин? Разве я не отвечаю сама за свою жизнь?» Истерическая реакция на Секс заставила Мадонну также сыграть роль своего рода сексопатолога: «Я думаю, проблема в том, что все так обеспокоены „этим“, что превратили „это“ во что-то плохое и постыдное, когда это совсем не так. Если бы люди могли говорить об этом свободно, у нас было бы больше тех, кто практикует безопасный секс, и у нас не было бы тех, кто сексуально абьюзят друг друга»[285]. Секс стал одной из самых успешных иллюстрированных книг всех времен, разойдясь в полутора миллионах экземпляров по всему миру, несмотря на то что Ватикан призывал католиков бойкотировать его (что, конечно, могло, напротив, непреднамеренно увеличить продажи).

Когда в 2016 году Мадонне вручали награду «Женщина года» на церемонии Billboard Women in Music, она сказала: «Я приветствую вас, как приветствует коврик у порога. О, я имею в виду, как развлекающая вас артистка. Спасибо за ваше признание моей способности продолжать эту карьеру в течение тридцати четырех лет, не отступая перед лицом вопиющего сексизма и мизогинии, постоянных издевательств и безжалостного абьюза»[286].

Мадонна стала тем самым открытым текстом, символизирующим несовместимые вещи. Ее провозглашали иконой феминизма и осуждали за использование темы секса для продвижения своего творчества, славили за подрыв патриархального господства и критиковали за подтверждение его полномочий. Она стала тем же, чем является пиво для Гомера Симпсона: парадоксом. Для Гомера пиво — это и источник, и решение всех проблем. Мадонна несколько раз расчетливо пересоздавала и переделывала себя согласно постмодернистской моде, и не только как поп-звезду и актрису, но и как товар на продажу. В меркантильном мире стоит (и приносит доход) быть меркантильной девушкой.

(6) Великое приятие. 1986. Кролик / Квентин Тарантино / Музей Орсе

I

Кролик Джеффа Кунса больше, чем настоящий. Это, наверное, неудивительно, учитывая, что художник знаменит созданием объектов, имитирующих надувные игрушки. Скульптура высотой 104 сантиметра, сделанная из нержавеющей стали, изображает надувного кролика, держащего в левой лапе функционально бесполезную блестящую надувную морковку. Когда Кролик осенью 1986 года впервые появился в галерее Sonnabend, расположенной в Ист-Виллидж, нью-йоркском районе, признанном центром контркультуры, критики и кураторы были поражены. «Вам хотелось смеяться, вы были шокированы, вас просто сбивало с ног», — вспоминал Керк Варнедо, старший куратор живописи и скульптуры Нью-Йоркского музея современного искусства (MoMA).

У него было такое удивительное физическое представление. Его надутая до звона, сверхъестественно круглая голова и туловище, выпуклые морщинистые швы — всё это придавало ему ощущение своего рода сжатой и плотной упакованной энергии, которую вы мгновенно начинали ощущать в его присутствии. На ум приходит слово «сверхъестественный». В этой штуке было так много разных смыслов одновременно. Она была забавной, она была умной, и она была пугающей[287].

Если после исчезновения человечества инопланетные археологи откопают Кролика на токсичной свалке ядерных отходов, которые наш вид завещает вечности, не исключено, что он будет помещен в межгалактический музей в качестве объекта, ставшего архетипом, ур-фетишем поворота нашей планеты к постмодернизму. Инопланетяне могут многое узнать о человеческом обществе конца двадцатого века, изучая Кролика, поскольку он переполнен семиотическими значениями. Если захотите, вы можете разглядеть в нем шлем лунного скафандра Нила Армстронга или отражение вашей кухонной раковины. Он полон намеков на высокое искусство и низкую культуру: складки на швах и гладко натянутые блестящие поверхности могут быть пастишем строгих и соблазнительных форм модернистских скульптур Константина Бранкузи, при этом одновременно вызывая ассоциации с логотипом Playboy и напоминая мультипликационного персонажа Багза Банни — особенно учитывая анатомически сомнительный способ последнего держать морковь, на что явно ссылается художник.

Однако, плотно набитый значениями, он одновременно пуст. Это постмодернистский подход, когда стиль важнее содержания, а поверхность предпочтительнее глубины, заставляющий высокое искусство и низкую культуру осквернять друг друга в крепких объятиях. В самом деле, его двуличие, имитация непрочной резины, выполненная из легированной стали, отражает одновременно и то, что он ничего не значит, и что в то же время он открыт для любых интерпретаций, которые может пожелать увидеть зритель. Его ценность в глазах смотрящего, чьи нарциссические желания Кролик услужливо отражает: скульптура Кунса является провозвестником эпохи селфи, когда мы смотрим на других только для того, чтобы увидеть в них себя. Но он демонстрирует и кое-что еще. Витгенштейн, как мы видели во второй главе, размышлял над рисунком уткозайца — изображением, которое, в зависимости от перспективы, может выглядеть в глазах смотрящего либо уткой, либо зайцем, но не может выглядеть и тем и другим одновременно. Кролик Кунса драматизирует этот эффект перевертыша. Смотреть на него — значит наблюдать, как он чередует возвышенное со смешным, превращается из пастиша рококо в мультипликационного кролика; возвышенного, но смешного; сначала возвышенного, а затем смешного.

Постмодернистское искусство, такое как Кролик Кунса, разрушило прежнее различие между высокой и низкой культурой. Он был, в частности, выступлением против модернизма, если рассматривать модернизм как художественное выражение утопического видения жизни человека и общества и как веру в прогресс. Постмодернизм отказался от подобных представлений; или, скорее, учитывая его фетишизм к апроприации и перепрофилированию, он не выбросил их, как мусор, а вместо этого переработал. Постмодернизм полон заботы об окружающей среде.

Кролик — это прежде всего объект, воплощающий наблюдение теоретика постмодерна Гилберта Адера о том, что искусство не обязательно должно быть увидено, чтобы его услышали[288]. Об огромном блестящем нержавеющем Кролике написаны миллионы слов, причем значительная их доля написана людьми, которые никогда не видели его воочию. И всё же, как это ни парадоксально, Кролик обязан быть физическим объектом, не в последнюю