Книга Пиво для Сталина. Очерки, беседы, размышления - Александр Григорьевич Звягинцев

сочинение Георгия Свиридова…

И можно быть уверенным: ударят громогласно литавры. Изо всех сил помчатся следом скрипки, а потом вступят и флейты с кларнетами… Мощный хор валторн за ними. На его фоне воспоет труба…

Гармония звуков заполнит собой все пространство. Слушателей подчинит и увлечет за собой волшебная сила музыки великого русского композитора Свиридова.

Постскриптум

Нельзя не отметить прискорбный факт: в столице весьма скудно увековечена память о великих русских композиторах. Была улица Чайковского — ее не стало. Нет улицы Шостаковича, нет улицы Сергея Прокофьева. Нет и улицы Георгия Свиридова, нет даже памятника. А ведь именно им российская культура обязана своей мировой славой! Но это тема другого разговора, который, я думаю, тоже нужно начать…

2017 г.

Простой российский корифей

Сумерки одного московского вечера открыли мне в Олеге Емельяновиче Кутафине очень интересного человека и сблизили с ним навсегда.

За давностью лет сейчас уже не помню, какого числа и в какой день недели произошла эта встреча. Помню только то, что было это в конце сентября или в начале октября 1988 года.

Летом по предварительной договоренности я отправил О. Е. Кутафину рукопись первой книги семитомного издания истории прокуратуры в лицах под названием «Око государево», над которым мы тогда работали вместе с моим коллегой и соавтором Юрием Григорьевичем Орловым. Мы просили Олега Емельяновича ознакомиться с ней и, если он сочтет возможным, написать небольшое предисловие. Кутафин позвонил сам, сказал, что «сей труд он одолел» и готов к разговору. Предложил встретиться вечером у него.

Когда я вошел в кабинет, за окном таял короткий осенний день, а на столе лежала наша рукопись. Олег Емельянович с уважением отозвался о нашем труде, пообещал в ближайшее время подготовить и передать свое предисловие к книге. Он рекомендовал довести историю прокуратуры до наших дней и сделать документальное приложение к каждому тому будущего издания. Потом, посетовав на головную боль, предложил немного пройтись и подышать свежим воздухом.

Допив чай, мы вышли на улицу. Теплый осенний ветер гонял по пыльным тротуарам ржавые листья, а мы шли и вели неторопливую беседу — о Горбачеве, перестройке, демократии, гласности, юридическом всеобуче и совершенствовании юридического образования. Говорил он по-юношески пылко и увлеченно. Но в то же время в его рассуждениях совершенно отчетливо виделся отточенный талантливый ум, исполненный жизненной мудрости и научного знания.

Когда Олег Емельянович поднял вопрос об острой необходимости создания в России полноценного гражданского общества и правового государства, я увидел перед собой человека, который не только идет в ногу со временем, но и опережает его. Тревожным набатом в его рассуждениях звучала мысль о том, что в перестроечном порыве мы не должны потерять страну. Да, мы обязаны трудиться и над созданием сильного государства, и над тем, чтобы наши соотечественники исповедовали гуманные принципы существования всех народов в единой стране, гарантирующей всем гражданам соблюдение их прав и свобод. Нельзя допустить, говорил он, чтобы в эпоху реформ и потрясений общество раскололось на корпоративные группы с изолированной моралью, чтобы законы и общепринятые нормы перестали влиять на поведение людей, чтобы они решали свои проблемы неправовыми способами…

Тему «острой правовой недостаточности» мы с Олегом Емельяновичем обсуждали еще не раз после этого. Однажды затронули ее на очередном заседании комиссии, которая работала над проектом закона о всеобщем юридическом образовании. Нас в целом поддержали, но дальше дело не пошло. Да и закон, который мы обсуждали, к великому сожалению, так и не был принят — государственная власть тогда стала уже дряхлой и бессильной. Ну а в тот памятный вечер мы долго говорили о тесной связи морали и права. О том, что государству предстоит очень многое сделать для того, чтобы поднять уровень правосознания в обществе…

Еще Олег Емельянович охотно поделился своими планами. Рассказал, что он хотел бы учредить юридический лицей, а лучшие его выпускники смогут затем поступать в высшие юридические заведения (и вскоре, кстати, такой лицей на базе 325-й московской школы им был создан). По всему ощущалось, что он уже приступил к радикальному переформатированию вуза, который не так давно возглавил.

Вечер мы закончили в ресторане Дома журналистов — по дороге встретили нашего общего знакомого, замечательного человека, которого уже тоже нет с нами, Владимира Викторовича Капелькина, который долгое время был одним из руководителей Союза журналистов России; он нам и подкинул идею отправиться в Домжур, а мы особенно не сопротивлялись.

Уже прощаясь, Олег Емельянович в своей доброжелательношутливой манере сказал: «Если возражений не будет, предисловие к вашей книге я, пожалуй, на сей раз напишу без ссылок на решения очередных съездов партии и установки генсека — речь все-таки идет о XVIII веке». Мы рассмеялись — его ирония была понятна.

Потом было еще много встреч — по поводу и без, возникало много разных ситуаций, порой весьма драматичных. Они позволили нам лучше присмотреться друг к другу. И теперь, после того как стали «одной звездой богаче небеса», все больше начинаешь ощущать, как не хватает ее животворящего для нашей юриспруденции света здесь — на земле.

Масштаб его личности невозможно уложить только в рамки научно-педагогической или общественно-государственной деятельности. Олег Емельянович прекрасно разбирался в искусстве — это была его вторая жизнь. Его можно было часто увидеть вместе с женой Натальей Николаевной на вернисажах, в театрах, на концертах классической музыки. Он был еще и очень большим книгочеем. Надо было видеть, как он радовался каждой новой хорошей книге!

Я любил Олега Емельяновича за высокую порядочность, обязательность, прирожденный оптимизм и легкость общения. И за то, что не мнил он себя мудрецом, а всегда был человеком, стремящимся побуждать в других движение к истине. В нем виден был человек, свободный от тщеславия, зависти и пристрастности. Ему были чужды всякая аффектация, всякий показушный пафос, всякий «академический» гонор. Я ценил его ясный ум, широкий кругозор, твердую державную позицию. То, что в своей повседневной деятельности он старался и сам постичь, и донести до многих из нас истинную сущность событий нашего времени.

Последний раз в семейном формате мы общались с ним за пять месяцев до его кончины — на моем 60-летии. Он пришел с Натальей Николаевной, был в хорошем расположении духа, как всегда галантен в общении с дамами, искрометно шутил. Я тогда предложил ему и Наталье Николаевне облачиться в наряды пушкинской эпохи и сфотографироваться. Фотография