Книга Доброе дело - Михаил Иванович Казьмин

Вероятность того, что убил Шишову какой-то другой покупатель ядов, я после недолгих размышлений тоже исключил — это уже относилось бы к области совпадений, а я как-то не сильно в них верю. Не забываем и о том, что если Шишова убита именно в связи с отравлением Захара Гурова, то это мог сделать только Фёдор Гуров — у его жены сил бы на такой удар не хватило. Да, вроде как у Фёдора Захаровича алиби, но мы же всё понимаем, не так ли? С развенчанием того алиби мы не преуспели, но один способ ещё остаётся — взять Алёну Букрину под стражу и устроить ей длительный изнуряющий допрос, а то и не один, да ещё с отдыхом от допросов в камере. Уж за мещанку-то Дворянское собрание да городская управа вряд ли вступятся… Но такое Шаболдин решил пока придержать до лучших времён, когда и хоть какие-то иные доказательства найдутся, и Букрина успокоится да привыкнет к тому покою, чтобы арест и жёсткий допрос стали для неё неожиданными. Глядишь, и не выдержит.

Ну ладно. Примем на веру, что алиби у Фёдора Гурова дутое и Шишову в самом деле убил он. Именно что на веру — свидетелей, видевших, чтобы он приходил к Шишовой, у нас, напомню, тоже нет. Зато есть целый ворох вопросов. Ну, например, такой: почему Гуров не убил Шишову раньше? Вот прямо сразу, как его супруга купила у травницы яд? Поступив именно таким образом, он бы изрядно упростил жизнь себе и своей супруге, заранее обезопасившись от разоблачения травницы. Но он этого не сделал. Никакой внятный ответ мне в голову так и не пришёл, зато вместо него появился другой вопрос: как вышло, что Шишова была убита незадолго до того, как за ней явились люди Шаболдина? Ведь тут получается, что Гуров каким-то образом узнал об интересе губных к травнице даже раньше, чем Шаболдин впервые о ней услышал. Или не знал, но тогда возвращаемся к предыдущему вопросу.

Тут я тихонечко, чтобы не услышала Варенька, выругался. Опять, в который уже раз, все новые улики против Гуровых оказывались косвенными, причём не просто косвенными, а такими, что присяжных на обвинительное постановление никак не сподвигнут. И снова эти улики указывали больше на Ольгу Кирилловну, нежели на Фёдора Захаровича. И что к Шишовой она приходила, установлено доподлинно, и о том, что именно она у Шишовой купила, нам явно врала, и мужа неуклюже выгораживала…

К месту вспомнилось, как задавался я вопросом, не пытается ли Фёдор Захарович сдать нам супругу, дабы устранить в её лице помеху для отношений с другой женщиной. Что ж, та самая другая в виде Алёны Букриной нашлась, так, может, я тогда был прав? Что женится Фёдор Гуров на мещанке, верилось с трудом, в особенности учитывая непростые последствия неравного брака его покойного отца, но кто тут говорит про женитьбу, им же вроде и так хорошо? А без Ольги Кирилловны даже и ещё лучше было бы. А что — живут они неподалёку друг от друга, мне с тростью и то не более двадцати минут пешком, могли бы хоть каждый день видеться…

На таком безрадостном фоне появилось, однако, и светлое пятно. Ну не пятно, правда, а скорее пятнышко, но всё равно лучше чем ничего. Я поделился с Шаболдиным своими размышлениями относительно того, что очень уж вовремя для Гуровых убили Шишову, и уже через день пристав дал мне читать допросный лист некоего Давыда Яковлева Кипельского, владельца аптеки недалеко от дома Гуровых. Кипельский признал, что после посещения его заведения чинами губной стражи уведомил господина Гурова, своего постоянного покупателя, об интересе губных к его персоне и получил от Фёдора Захаровича за беспокойство трёхрублёвую ассигнацию. За допросным листом Кипельского последовал и допросный лист Фёдора Гурова. Там всё было ожидаемо и предсказуемо — Фёдор Захарович вновь утверждал, что лично Шишову не знал, заявил, что Кипельскому трёшницу дал исключительно из вежливости, человек же постарался, а уж что там аптекарь себе вообразил, его и спрашивайте, я перед законом чист и губных бояться у меня никаких оснований нет.

— Быстро же вы разобрались, Борис Григорьевич! — только и смог сказать я. С восхищением сказать, чего уж там.

— Ничего сложного, Алексей Филиппович, — пристав лучился довольством. — Просто я подумал, что неоткуда больше было Фёдору Захаровичу про наш интерес прознать, вот и посмотрел, кто из аптекарей и травниц, коим мы рисунки показывали, мог быть знаком с ним лично.

Да уж, и правда, ничего сложного. Я даже попытался обидеться на самого себя за то, что сам до такого не додумался, но не стал. Шаболдин всё-таки профессионал, вот профессионально сообразил и профессионально сработал.

— Однако и с Кипельским этим у нас опять косвенная улика выходит, — нет, портить Шаболдину настроение я не хотел, но, увы, пришлось.

— Ох, Алексей Филиппович, все бы косвенные улики у нас такими были… — вздохнул пристав. — Они бы и в суде смотрелись очень даже пристойно.

— Это да, — согласился я. — Такие и правда смотрелись бы. Если бы их побольше было.

— Значит, найдём ещё, — жёстко заключил Шаболдин. — А знаете что, Алексей Филиппович? — он хитро улыбнулся.

— Что же? — с недоумением спросил я.

— А вот что, — пристав залез в шкап с бумагами, вытащил оттуда штоф зелёного стекла, две серебряных чарки и наполнил их почти до краёв. — Как вы там говорили?

— За успех нашего безнадёжного предприятия! — вспомнил я.

— За успех! — подхватил Шаболдин. Про безнадёжность нашего предприятия он не сказал. И правильно!

[1] См. роман «Семейные тайны»

Глава 24. У царя в Кремле

— Что же это ты, Левской? — его царское величество государь Фёдор Васильевич посмотрел на меня, хитро прищурившись. — Учил, выходит, артефакторов для того лишь, чтобы диссертацию свою защитить? А как защитил, то и не нужно тебе стало то обучение, казне захотел его скинуть?

Своеобразную манеру нашего царя шутить я хорошо помнил ещё по первой своей встрече с государем. Помнил и то, что начав тогда разговор с такой же шутливой угрозы (или угрожающей шутки, это уж кому как больше понравится), царь закончил его обещаниями, которые впоследствии и исполнил, как и я исполнил данное мне царём поручение. [1] Поэтому такое начало меня не испугало, и если тогда я не нашёл, что