Книга Орёл в стае не летает - Анатолий Гаврилович Ильяхов

портит своего сына?

Филипп громко рассмеялся, обнажив крупные с желтизной зубы. Неожиданно настроение его поменялось. Он вскочил с кресла и быстрыми шагами заходил по комнате. По его лицу было заметно, что он рассердился. В последнее время подобное происходило с ним часто, и этого боялся Аристотель, когда затевал разговор.

– Нет-нет, царь, ты неправильно меня понял. – Он вовремя сообразил, что пора разрядить обстановку. – Я беспокоюсь о том, чтобы Александр правильно оценивал жизнь, происходящую вокруг него. Он входит в возраст, когда некоторые фантомы необдуманно может принять за настоящую жизнь. Попадая незрелой душой в обстановку, где воины, например, заслуженно празднуют свою победу над врагом, он может понять, будто жизнь существует только для наслаждений, а окружающий мир есть обитель непреходящего счастья. И этот мир не даётся лишь тем, у кого недостаёт ловкости овладеть им. Если сейчас оставить всё как есть, дальнейшие годы Александра превратятся в необдуманную погоню за искажённым видом счастья. В конце концов, как печальный результат к нему неизбежно придёт разочарование. Но уже будет слишком поздно что-либо исправлять.

Слова Аристотеля постепенно дошли до Филиппа. Усмешка, которую он сохранял всё время, медленно сходила с лица. Он продолжал слушать со строгим вниманием и даже озабоченностью.

– Александру не следует торопиться жить, – говорил наставник. – Всему своё время. К обычному бегу времени нет смысла добавлять свою торопливость. Пусть Александр ещё остаётся в своём детстве, не спешит стать взрослым с таким рвением, потому что детство – единственная пора всей нашей жизни, когда проглядывает по временам настоящее счастье.

Выслушав Аристотеля, царь задумчиво отозвался:

– Ты предлагаешь мне принять благообразный образ жизни, для себя и моих друзей?

Он хмыкнул, искоса глянул на Аристотеля, встал с кресла и вышел. А когда день в Пелле пришёл к завершению и на посеревшем небосводе начали вспыхивать россыпи звёздной пыли, к наставнику явился Хейрисофос с ответом Филиппа: «Переезжать в Миэзу».

Миэза

Для Аристотеля неожиданное решение македонского царя явилось ощутимой победой. Если бы Филипп обиделся или хуже, разгневался, неизвестно, что случилось бы дальше. Тирания власти – вещь непредсказуемая! Но, к счастью, протест наставника обернулся хлопотливыми и радостными сборами в дорогу для него, помощников и учеников. А они оказались непростыми из-за малого времени, определённого царём на переезд, и ещё по причине огромного количества и громоздкости вещей и предметов, вынужденных забирать на новое место.

* * *

Миэза представляла собой крохотное селение в горах в полуднях конного перехода от Пеллы. Там жили пастухи и охотники, привыкшие к мысли, что им здорово повезло, поскольку в округе достаточно имелось выгонов для скотины и охотничьих угодий. Собственно, это было основной причиной, когда местный князь когда-то выстроил здесь нехитрый по удобствам охотничий домик. По прошествии стольких лет Филипп перестроил домик в просторную усадьбу, объявив загородной резиденцией. Наезжал сюда, когда выкраивал время для охоты. Ведь зверя в лесу – кабана, медведей, волков и барсов, – и всякой дичи в горах было множество, а в холодных струях горных ручьёв обильно ловилась форель.

В округе Миэзу издавна знали под другим названием – «Сады Мидаса». Если верить легенде, здешние окрестности облюбовал фригийский царь Мидас: завёл плодовый сад, где побывал воспитатель юного Диониса – сатир Силен. Он был пьян, отстал от веселой свиты бога и заснул в ближайшей пещерке, а когда пришёл в себя, попытался найти своих друзей, да заблудился и даже забыл, как его зовут. Слуги Мидаса обнаружили Селена, доставили к царю, который узнал его и возвратил Дионису, выпросив необычный дар: всё, к чему прикасались его руки, превращалось в чистое золото! С этого момента блюда и питьё немедленно превращались в золото. Слуги и дочь царя стали золотыми статуями. Когда Мидас понял, что умрёт с голоду, он стал умолять бога, чтобы тот взял назад свой дар. Бог сжалился и освободил Мидаса от золотой напасти… Такова была атмосфера вокруг той Миэзы.

Бывший «домик» для временного пребывания охотников превратился в удобную усадьбу с прочными стенами из грубо отёсанных камней – впору защищаться от врагов. В пределах имения имелись посадки орешника и яблонь. Сад заканчивался у отвесной скалы с глубоким гротом – в том самом, где когда-то заснул Селен. Внутри грота прохлада сохранялась круглый год, тем была ещё знаменита. Со скалы срывался небольшой водопад, катаракта, дробно рассыпающийся жемчужными брызгами.

Аристотель поселил Александра и его товарищей по учёбе – двенадцать подростков, – в подготовленные для них комнаты. Из остальных помещений выбрал помещения для учебных занятий, определил жильё для себя, Феофраста и Каллисфена. Жену с дочерью Аристотель оставил в Пелле.

Как и во дворце, на новом месте пришлось оборудовать учебный мегарон, получился просторный и светлый. Для библиотеки присмотрели хорошую комнату. Прислуга соорудила подобие литейной мастерской для занятий горным делом, с настоящим оборудованием и материалами: в ней были воск, олово, медь, серебро, брикеты формовочной глины. Для музыкальных занятий и поэтических состязаний с постановками драматических спектаклей приготовили Одеон – просторное помещение с отличной акустикой.

Для занятий на воздухе стал Нимфейон, или «Святилище нимф», представлявший собой павильон с фонтаном, где днём и ночью с ласковым журчаньем изливалась вода – всегда холодная; она подавалась через систему керамических труб непосредственно из горного родника. Нимфейон удачно вписался среди огромных хвойных пиний с прямыми стволами, отсвечивающими розоватым оттенком коры. Деревья будто пронзали зелёными верхушками небо, успевая дружески обнимать соседей ветвями-лапами. Между деревьями обнаружились почти нетронутые аллеи, через которые, словно огромные змеи, «переползали» корневища. В солнечные дни в нешироких просветах между деревьями метались светлые пятна.

Вокруг незримо обитали нимфы, эти живые силы природы. Они скрывались повсюду – в горах и лесах, в долинах и пещерах, на лугах и полях. Но в Миэзе они мирно соседствовали с людьми в водных источниках – водопадах, ручьях и родниках, обещая способствовать учёбе и отдыху новоприбывших из Пеллы.

Философия медицины

Учебные помещения в Миэзе пополнились двумя крохотными, но очень важными для занятий лабораториями. Одна предназначалась для исследования жизни растений, другая, приспособленная под фармакотеку, оснастилась специальной посудой и перегонным устройством, где предполагалось приготовление различных медицинских препаратов и средств ухода за телом: масел, благовоний и прочих косметических веществ. Аристотель как представитель древнего рода Асклепиадов имел неплохие познания в медицине, чему намеревался обучить Александра, особенно лекарским навыкам, пригодным в походной жизни. Будущему военачальнику следует знать, говорил наставник ученику, как оказывать первую помощь своим воинам при ранениях, излечивать несложные болезни.

Когда у царя зашёл разговор, быть ли