Книга Тайна черного камня - Геннадий Андреевич Ананьев

спросил о погоде. Его раздражало сейчас спокойствие Елагина, который, казалось, не замечал, что надвигается шторм, и ехал медленно.

Елагин действительно был спокоен и вел свой «газ» осторожно именно потому, что видел приближение шторма. Он знал, что если разразится метель, то придется пробиваться через снежные сугробы. Сейчас шофер берег машину; он внимательно следил за дорогой, то и дело переключая скорость, тормозил, прибавлял газу, но вместе с тем он чувствовал, что сержант раздражен, и поэтому решил успокоить его.

— Пробьемся. Скоро дорожник. Часок перекурим у него.

— Нечего там делать, поедем без остановки!

— А Керима отогреть? — удивленно спросил Елагин. Он взглянул на Бутылова и подумал: неужели сержант не знает, что Исхаков в шинели и что наверняка уже основательно замерз?

— Говорили ему: возьми полушубок. Пусть терпит, раз виноват сам, — резко бросил сержант.

— Мораль, — ухмыльнулся Елагин. Он догадывался, что Бутылов не хочет останавливаться у дорожника не только из-за желания проучить молодого солдата, а главное, из-за боязни потерять время.

Однако высказать свою догадку сержанту не решался, боясь оскорбить его, и продолжал мысленно спорить с ним, доказывая, что нельзя злоупотреблять правом старшего, правом решать, особенно сейчас, когда они только втроем в безлюдной тундре.

Машина взобралась на сопку. Здесь ветер, казалось, был еще свирепее. Перевалив через хребет, кинопередвижка мягко покатилась вниз. Пока машина была на вершине, Бутылов увидел, что и справа и впереди снежный заряд уже побелил тундру и ветер гнал косые полосы снега навстречу машине.

— Влипли, кажется.

— Ныть только не надо, — спокойно проговорил Елагин и, остановив машину, вылез из кабины, чтобы закрыть радиатор.

С тем же спокойствием шофер вернулся и переключил скорость. Машина рванулась и сразу же потонула в свистящей белой мгле. Мгновенно залепило ветровое стекло, как будто в него кто-то швырнул пригоршню снега. «Дворник» судорожно задвигался по стеклу, соскабливая снег.

— Ну, а теперь к дорожнику заедем?

Бутылов ничего не ответил.

Кинопередвижка спустилась с сопки, колеса сразу зарылись в рыхлый сугроб, разрезая его, отбрасывая комья снега; ветер хватал эти комья и уносил их в белую даль. Машина медленно пробивала сугроб, а ветер сразу заметал колею, сугроб оставался таким же ровным и чистым, будто его и не сминали только что колеса. Казалось, что не машина, а серый, облепленный снегом короб, как сани, скользит по бугристой поверхности снежного заноса.

Но вот наконец машина вырвалась из снежного плена и снова начала взбираться на сопку. Рукавом бушлата Елагин вытер вспотевший лоб, поудобнее откинулся на спинку сиденья и облегченно вздохнул: «Осталось три… Еще три лощины, а там — дорожный мастер».

Так же трудно, но так же уверенно пробилась кинопередвижка еще через два распадка, только каждый раз у подножия сопок приходилось делать небольшие остановки, чтобы немного остудить мотор.

Вот уже последняя снежная преграда. Лощина была не широкой — всего двести метров, и прошло только несколько минут с того момента, как кинопередвижка взрыхлила радиатором край сугроба, но Бутылову, да и Елагину, казалось, что машина ползет по лощине добрых полчаса, а впереди все та же белая простыня, о которую бьются полосы крупного снега. Наконец показалась сопка. Сквозь заснеженное стекло и метель нельзя было определить расстояние до сопки; то будто бы она была совсем рядом, то вдруг уплывала куда-то вдаль. И хотя до сопки оставалось еще почти полсотни метров, Елагин был уверен, что теперь они пробьются. Он даже не думал об этом, мысленно он уже грелся у большой русской печки, подтрунивал над продрогшим Керимом, предсказывая ему, как он, белобородый старик, разморенный жарой, в тени карагача будет, попивая чай или кумыс, рассказывать внукам о северной метели и обязательно вспомнит, как плохо греет шинель и как было бы тепло в овчинном полушубке, если бы этот полушубок был не в старшинской каптерке.

Последние метры… Но эти последние метры машина не прошла, забуксовало левое колесо, попавшее в глубокую колею. Елагин не сразу понял, что случилась беда. Переключая скорости, шофер пытался стронуть машину, но это ему не удавалось.

— А ну, вылазь! Толкать надо! С Керимом вместе, — повернулся Елагин к Бутылову, который уткнулся носом в стекло дверцы, пытаясь разглядеть через это стекло, залепленное толстым слоем снега, что произошло. — Быстрей!

Сержант с трудом открыл дверцу, ветер сразу же наполнил кабину лохматыми пушинками, они ударялись о сиденье, пол и стенки, облепляли шофера. Бутылов выпрыгнул и оказался по пояс в снегу. Сержант растерянно стал озираться вокруг — впереди, справа и слева бешено крутила метель. «Заметет! Замерзнем!» Бутылов рванулся к машине, уперся в ребра кузова: «Дава-а-ай!» Ветер подхватил его отчаянное «дава-а-ай» и понес по лощине.

Выпрыгнул из машины и Керим, почувствовав, что она забуксовала. Торопливо заправив полы шинели за ремень, Исхаков стал плечом толкать борт машины, усиливая нажим, когда колеса начинали вращаться. Колеса мяли и швыряли снег, а сугроб вокруг машины становился все выше и выше.

Елагин выключил мотор и вылез из кабины. Заряд немного ослабел, впереди более отчетливо стала видна сопка, по склону которой белой змеей мимо черных валунов уползала вверх дорога, та дорога, к которой они так упорно пробивались и возле которой, там, за перевалом, почти на самом конце спуска, как считал Елагин, стоял дом дорожного мастера.

Ефрейтор ошибался — дорожник был дальше, не за этой, а за другой сопкой, и если бы кинопередвижка не застряла сейчас, то наверняка не смогла бы пробиться через следующую лощину, потому что та хотя была не такой широкой, но всегда шторм наметал в нее очень глубокие сугробы. Елагин не знал об этом, он был уверен, что нужно преодолеть вот эти последние метры; он смотрел на дорогу, на посветлевший горизонт и думал, что если пурга стихнет хотя бы на десять — пятнадцать минут, то до нового заряда они успеют откопать колеса и выбраться.

Ветер успокаивался, поредели косые полосы снега, эти поредевшие полосы мелкой крупкой сыпали на кузов. Елагин был почти уверен, что сейчас заряд пройдет, поэтому он решил достать лопату, которая была в кузове. Но не успел он еще дойти до дверки, как новый заряд налетел на машину. «Идиотство», — невольно вырвалось у Елагина. Он понял, что теперь не удастся откопать машину, что придется ждать, пока пройдет и этот заряд, а может, ему на смену придет другой, вот так же — сразу, может штормить сутки, вторые. «Нужно слить воду».

— Осторожно, не разлей. Пригодиться еще может, — предупредил Исхакова Елагин, подавая ему полное ведро воды, слитое из не остывшего еще мотора.

Из ведра валит густой пар, наполняя кузов