Книга Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Нет никаких бесов, это чушь!
– Конечно, нет! – соглашаюсь, а саму трясет мелкой дрожью. Дикие вопли опять начинают звучать в ушах, будто в соседнем кабинете проводят акцию по изгнанию бесов, и я требую перерыва.
К вечеру встречаюсь с Зиной, мрачной и неразговорчивой. Начинаю рассказывать о пытках на кушетке, но вижу: реакции ноль. Что случилось-то? Да вот, тетка навестила – та, что в клинику определила. Так мало того, что сигарет не принесла (хотя Зина буквально умоляла), еще и монстром обозвала!
– Кем обозвала?
– Монстром! Если бы ты была уродом, говорит, можно было бы терпеть. Но ты хуже урода, ты монстр!
– А в чем разница-то?!
– Ну, как сказать… Вот если у тебя заячья губа, допустим, или нос оторвали…
– Кто оторвал?!
– Конь в пальто! Я просто так говорю: если носа нет, глаза или родимое пятно в пол-лица – ты, получается, урод. Народ на тебя косится, пальцем показывает, но никто не боится, может, кто-то добренький еще и посочувствует. А вот если ты монстр, типа людоед, маньяк-убийца или вампир…
– Вампиров, – говорю, – не существует! Как и бесов!
– Ну, это еще вопрос! Мои мужья – что наши, что иностранные – все были вампиры! И монстры! Короче, это уже нарушение естества капитальное, люди такое терпеть не хотят. Вот моя тетка и не терпит, сучка такая…
По словам Зины, монстры появляются на свет после кровосмесительной связи человека и животного. Стоит мужчине или женщине переспать с животным, как рождается монстр!
Тут фантазия разыгрывается в полную силу, благо, мои любимые божества сплошь монстры, то есть смесь животного и человеческого. Взять Анубиса – голова шакала, тело человека. Гор птицеголовый, как и бог мудрости Тот; Хнум – баран с солнечным диском на рогах, а Себек и вовсе крокодилью башку отрастил! Но если боги являются монстрами, так ли это ужасно? Может, наоборот, этим гордиться нужно? Лежа в палате, воображаю, что состою в родстве с египетскими богами, а значит, сама в каком-то смысле являюсь божеством. Ну, если не в пантеон, то в династию какого-нибудь фараона – точно вхожу! Скажем так, я – царица Хатшепсут. Выдающаяся была женщина, и тоже в каком-то смысле монстр. Египтяне ведь считали фараонов потомками Гора, то есть правителями могли быть только мужчины. А если ты провозгласила себя фараоншей? Тогда надевай мужское платье, наклеивай бороду и в таком виде представай перед поданными!
Но гордость вскоре улетучивается. Тоже мне фараонша! Ты, Майя, всего лишь жук-скарабей, тоже вроде божество, а по сути – обычный навозный жук. Ничтожное насекомое, питающееся экскрементами, вот ты кто! Далее вспоминается когда-то читаный рассказ, где человек превращается в жука. Жил-жил себе человеком и вдруг стал жуком, считай, монстром. Родня испытывала к нему брезгливость, стеснялась, запирала в отдельной комнате, потому что – как можно жить с таким существом?! И сам человек-жук ненавидел себя, но постепенно привык к новому обличью, смирился, начал приспосабливаться, пока не издох…
* * *
Утром не хочу вылезать из-под синтепона, по-прежнему ощущая себя навозным жуком. Страшным усилием воли поднимаю свое тело, чищу зубы, завтракаю, глотаю препараты, а дальше пожалуйте на экзекуцию.
Не знаю, чего нужно от меня Львовичу. Чтобы я вывернулась наизнанку? Выдала потаенные секреты? Так нет у меня секретов; и тогда, в Лавре, ничего особенного внутри меня не обнаружилось. Мы ходили на отчитки, и я даже начала привыкать к плюющимся в священника и бьющимся в конвульсиях. Одна худенькая девушка в беленьком платочке, закатив глаза, изрыгала низким мужским голосом такие проклятия, сдобренные матюгами… Когда же приступ миновал – милейшим созданием оказалась, и голосок просто ангельский! А один мужчина на пол как грохнется со всего маху и давай кататься по мраморным плитам! Катается, орет, от него шарахаются, короче, фильм ужасов наяву. А с меня как с гуся вода! Поначалу был план избавиться от Капитана, который мне осточертел. Я плохо представляла, каким образом гнусная субстанция вылезет из меня, возможно, тоже с ором, матом и выкаченными глазами (не комильфо, но потерпела бы). Так это хитрюга запрятался куда-то, по фиг ему и вода святая, и проповеди с молитвами!
– Эй! – окликала я мысленно. – Выходи, подлый трус!
Но внутри тишина, даже не пискнет в ответ. Поэтому и Львовичу ничего не докладываю: уж если Гермоген не справился с Капитаном, то докторишке тем более слабо.
Рассказываю, как на кухне Григорьевича устраивались ночные хуралы по поводу моей невосприимчивости к слову Божию. Муся осторожно намекала, мол, бывает такой изощренный бес, которого клещами из человека не вынешь. Чтоб его вытащить за ушко да на солнышко, не один священник должен отчитывать, а целая бригада! Пономарь был менее категоричен, говорил, тут может быть порча или сглаз. Что неудивительно, ибо (он так и говорил – «ибо») современный человек не защищен от зла, нет у него защитной оболочки, о которой говорил святой Иоанн Златоуст. В подтверждение чего опять следовало чтение очередной священной книги:
– В «Слове о злых духах» сказано: когда человек исполняет заповеди, его охраняет благодать Божия, и лукавые духи видят: вокруг него некая защитная огненная оболочка. Демоны боятся коснуться такого человека, ибо как может сено коснуться огня – оно сгорит!
Внезапно замолкаю. А вокруг меня, думаю, есть оболочка? Вряд ли, я со всех сторон уязвимая, ведь монстра никто защищать не будет, как и навозного жука. Ну, не бьюсь в судорогах, и что? Все равно тараканы в мозгах шебуршат будьте-нате! А главное, никто не помогает: Ковач отказался, Гермоген – не смог…
– Майя, я тебя не слышу! – повышает голос Львович.
А я тебя не слышу! Зачем я тут лежу?! Зачем несу бесконечную пургу?! Львович такое же беспомощное существо, как и оба других, только важничает и щеки надувает! Нет спасительного места, куда можно приплыть на корабле, прилететь на самолете и превратиться из монстрожука в человека! Нету!!
Спасаясь от ужаса, что вот-вот захлестнет, вскакиваю с кушетки и бросаюсь к двери. Блин, заперта! Окно, как и везде, зарешеченное, поэтому вжимаюсь в угол.
– Чего вам от меня надо?! Чего?! Хотите про это узнать?!
Протягиваю вперед исполосованные запястья.
– Могу рассказать! Только вам, боюсь, страшно станет! В штаны наделаете!
– Майя, успокойся…
Я же кричу про высокую женщину в темно-синем платье, что приходила ко мне ночами. Лица у нее не было, зато было имя: Одиночество. Она напоминала тень на стене, но тень говорящую, которую не ослушаешься! Что она говорила? Ха-ха-ха, много чего! Говорила, что я живу на необитаемом