Книга То самое чувство - Лия Роач

Шефер видит, что я серьезна и замолкает. До дома Никиты мы едем в полной тишине, за исключением момента, когда я называю ей адрес.

Пока мы едем, я дважды набираю номер Никиты, но первый звонок он очень быстро - будто держал телефон в руке - сбрасывает, а на второй мне отвечает роботётка "аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети". Я даже не удивлена. На его месте, возможно, действовала бы так же. В любом случае моей решимости поговорить с ним любой ценой, пусть даже придется караулить возле подъезда, его телефонный игнор ничуть не умаляет.

*

На стоянке у дома "Форда" нет, значит, есть шанс перехватить его тут, на улице, а не идти звонить в квартиру. Если он отошьет меня при родителях, я такого позора не вынесу. Но запрещаю себе об этом думать. Решимость моя сильна, а вот уверенность и так стремится к отрицательному значению. Лишние рассуждения только усугубят мое нервозное состояние, и я могу трусливо сбежать, не дождавшись Никиту.

Не желая, чтобы Юлька стала свидетельницей нашего разговора и, скорее всего, моего унижения, я прошу ее уехать. И вовремя - едва "Мазда" заворачивает за угол дома, с другой его стороны во двор въезжает машина Никиты. Я планировала ждать его, заняв одну из качелей на детской площадке напротив подъезда, но не успеваю туда дойти. Когда он проезжает мимо, к парковочному карману, я укрываюсь за домиком, боясь, что, заметив меня, он может передумать и снова уедет. Одновременно и сомневаясь, что Белов станет бегать от меня по всему городу. Скорее, просто грубо пошлет, отбив всякую охоту его преследовать.

Отгоняю яркую картинку, что услужливо подкинуло мне воображение, иллюстрируя последнюю мысль, и отважно шагаю к "Форду" - Никита задерживается у открытого багажника, что мне на руку. Он копошится внутри, и мне удается подойти к нему незамеченной.

Остановившись у  правого заднего крыла, я максимально спокойно говорю:

- Никита, выслушай меня, пожалуйста. То, что ты видел, просто ерунда. Ничего не значащая фигня, которая никогда больше не повторится. Просто у человека проблемы, и нужна была дружеская поддержка.

Я стараюсь сразу выложить всё, что имею, зная, что другой возможности высказаться он может мне и не дать.

Его рука, тянущаяся к чемодану с инструментами, замирает на полпути и повисает в воздухе. Он не оборачивается и ни одним мускулом на лице не выказывает испытываемых от моего внезапного появления эмоций. Ни раздражения, ни удивления, ни злости. Даже глазами в мою сторону не косит.

Через пару секунд так же молча отмирает и продолжает прерванное движение. Как будто меня нет. Достает из чемодана какую-то пластиковую коробку - в похожей мой папа хранит сверла для дрели - и, вернув кейс на место, закрывает багажник. Обходит машину с противоположной от меня стороны, хотя к подъезду ближе и удобнее пройти с моей, но он демонстративно дистанцируется.

- Никита, игнорировать меня не выход. Кому от этого лучше? Ты же сам говорил, что обо всем нужно разговаривать. Почему сейчас отказываешься меня слушать?

- Я говорил не только это, но ты предпочитаешь помнить только то, что выгодно тебе, - не останавливаясь, бросает он подчеркнуто холодно и равнодушно.

- Не веди себя как ребенок, - не выдерживаю я и срываюсь на почти крик.

Догадываюсь, как глупо выгляжу, плетясь за ним хвостом и едва не цепляясь за руки, как попрошайка. А еще хочу видеть его реакцию. Поэтому ускоряю шаг и, забежав вперед, встаю перед ним. Он, к счастью, тоже останавливается. Неужели все же выслушает?! Я почти не дышу и стараюсь не выдать в голосе охватившее меня отчаяние. Я понимаю, что это мой последний шанс оправдаться перед ним.

- Я помню все, что ты мне говорил про подобные ситуации. И очень жалею, что не восприняла твои слова буквально, иначе обязательно бы тебя предупредила о сегодняшней встрече. Просто не подумала, что эта ситуация того стоит.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Тут я, конечно, вру. Сама это понимаю и под его тяжелым взглядом свой невольно отвожу. Но немедленно одергиваю себя и, заставив снова посмотреть на него, успеваю заметить понимающую с ноткой презрения усмешку, скользнувшую по ярким губам.

- Ну вот и поговорили, - заключает он едко и просит: - Не звони мне, не заставляй менять номер. Ты свой выбор сделала.

- Это не выбор, это случайность, - отчаяние все же прорывается наружу. - Я…

Но он уже не слушает. Аккуратно обойдя меня, ничем не задев, уверенным шагом идет к подъездной двери. Я разочарована и раздавлена второй подряд неудачей, и у меня даже нет сил на то, чтобы обернуться вслед за ним и, может, еще что-то сказать. Попытаться его остановить. Я лишь поворачиваю голову, провожая его взглядом.

Уже зайдя в подъезд и закрывая за собой дверь, он вдруг останавливается, делает шаг назад, задерживаясь в проёме:

- Ты из-за него выясняла рамки дозволенного?

- Что? - не понимаю я.

- После того шоу по радио ты расспрашивала меня, что можно, а чего нельзя делать в отношении других парней. Очень настойчиво расспрашивала. Ты уже тогда планировала эту "дружескую поддержку"? - на последних словах он делает язвительное ударение.

- Что? Нет! Какое планирование? Он мне сегодня только позвонил. Когда мы сидели с Юлькой в кафе. Она всё слышала.

- Ну, конечно, слышала. И подтвердит. Твоя Юлька и под присягой подтвердит, что ты, например, единорог. Потомственный. Ладно, ты высказалась. Я послушал. Просьба все та же - не звони.

Он все же закрывает за собой дверь. Я слышу, как тихо щелкает автоматический замок, и заставляю себя уйти.

*

Выйдя из двора, медленно плетусь на остановку, но передумываю и решаю вызвать такси. Сейчас я не в том состоянии, чтобы идти пешком, и от мысли об общественном транспорте все во мне восстает и протестует. Я жалею, что прогнала Юльку. Хотя нет, хорошо, что она не видела этой сцены. Надеюсь, никто ее не видел. Я бы и сама не хотела ни видеть, ни участвовать.

Останавливаюсь посреди тротуара и открываю желто-черное приложение, но слышу сигнал клаксона на мотив "Seven Nation Army", любимой песни Шефер, и вскидываю глаза.

Ее машина стоит у края дороги, окно открыто, и подруга приглашающе мне машет. Я бегу и снова сажусь в "Мазду".