Книга Когда завтра настанет вновь - Евгения Сафонова

– Но он обзавёлся «визитной карточкой» в виде пыльцы ликориса, – робко возразила я. – Это само по себе оповещение.

– Ничего точно утверждать не могу, но пыльца может быть просто частью ритуала, в первую очередь важного ему самому. Он педант. – Питер сцепил ладони, рассеянным жестом вертя одним большим пальцем вокруг другого. – Избегает руководящих должностей. Возраст – от двадцати пяти до сорока. Силён, сложён атлетически, раз методом убийства выбрал удушение голыми руками. Может подсознательно стремиться к собственной казни. Рос с властным отцом. Мать занимала в его жизни важное место: с большой вероятностью, расправляясь с жертвами, в своём воображении он убивает её. Поскольку он получает сексуальную разрядку путём насилия, жестокость и любовь для него неразделимы. Едва ли импотент, скорее всего, способен к нормальным половым отношениям, но они не приносят ему должного удовлетворения. Садист: наслаждается, когда пытает жертву, слушает её крики и мольбы о пощаде, видит её боль и страх. Может дегуманизировать жертв, но я ставлю на то, что ему нравится уничтожать именно живую личность, а не бездушную вещь. Может испытывать оргазм в процессе пыток, но пик его удовлетворения, как это обычно бывает у душителей с сексуальными девиациями, приходится на конвульсии задыхающейся жертвы. Нельзя исключать бисексуальность и диссоциативное расстройство идентичности.

– Ладно, – торопливо произнесла я, когда от картинок, рисующихся в воображении, меня начало мутить. – Я поняла, ты умеешь говорить на психологическом.

Я поняла не всё из того, что услышала. Но уяснила одно: Грег Труэ – тихий программист, любитель рыбалки и всеми уважаемый отчим девочки-подростка – под описание вполне подходит. Если никто из знакомых не заподозрил в нём насильника, скорее всего, у девушек, которых он вылавливал на улицах Динэ, тоже не возникало желания от него бежать.

И ещё одно: я подозревала, что Ликорис – больной ублюдок, но не настолько.

– Я рад. – Питер блеснул глазами, и я не отличила, была то издевка или действительно радость. – Если всё ещё не убеждена в моём профессионализме, могу изложить то, что заинтересует тебя даже больше.

– Что же?

– Кое-какие выводы о характере леди Элайзы Форбиден.

В его взгляде скользнуло то, что вынудило меня опустить глаза. И крепче сжать чашку, ощущая под пальцами тёплую гладкость нагретой керамики.

– Попробуй.

– Ты хочешь быть сильной. Ты не показываешь того, что чувствуешь, потому что боишься расстроить Эша. Ты прекрасно держишься и отлично убеждаешь саму себя в том, что с тобой всё хорошо. Но за этой маской скрывается одинокая девочка, которая не позволяет себе плакать, потому что боится подвести брата и мать. Боится открыться посторонним и стать уязвимой. Самоотверженная. Умная. Трогательная. Смешная. Удивительная.

Я всё-таки осмелилась кинуть на него быстрый взгляд из-под прикрытия мокрых волос, падавших на скулы.

Увидев в его лице чувства, которые ожидала, но не готова была увидеть, вновь опустила голову.

– Уход отца глубоко тебя травмировал, поэтому единственный мужчина, которому ты доверяешь безоговорочно, – твой брат. Но даже это… как и твоя мать, которая боится, что дочь повторит её ошибки… всё это – не главные причины, по которым у тебя не складываются романтические отношения. Просто ты чувствуешь, что тебе нужно нечто большее, чем тебе могут дать. Что ты ждёшь кого-то, кого пока не встречала.

– Откуда…

– Мне тоже оно знакомо. А как мы уже выяснили, мы с тобой похожи – не только в этом. – Питер наклонился вперёд, качнув стул, оторвав задние ножки от потёртого линолеума. – Даже лучший эмпат неспособен контролировать себя до конца. Тебе нравится человек, и ты хочешь понравиться ему, но твои посылы магически усиливаются, и в итоге ты влюбляешь собеседника в себя, сам того не желая. И в любви всех, кто любил меня, всегда было что-то… искусственное. Слишком приторное, слишком восхищённое, слишком иступлённое. Они готовы были исполнить любое моё желание, любой каприз, но не потому, что любили меня – такого, какой я есть, – а потому, что так им приказывала моя магия. Девушка ли, друг, неважно. В итоге я уехал из родного города и перестал сближаться с кем-либо, потому что мне всё это надоело. Я не хотел портить людям жизнь одержимостью мной.

– А потом плюнул на правило, которое сам себе установил, и сорвался за нами?

– Я сорвался не за вами. Я сорвался за тобой. Я и сам этого не понимал, когда сломя голову кидался тебя выслеживать, но сейчас я знаю: я пошёл бы за тобой, Лайз, даже если бы не увидел в твоих эмоциях эту страшную черноту. Даже если бы не было той девочки, которой я не помог. Потому что ты можешь поставить блок на мои чары. Потому что твои чувства – настоящие, и ощущать их – всё равно что глотнуть родниковой воды после нескольких лет на одной коле. Потому что ты – человек, который способен оценить меня настоящего… и, возможно, принять.

Чайное зеркальце в кружке волновалось в такт сбившемуся дыханию и частому рваному ритму, которым обернулось моё сердцебиение.

– То есть я для тебя – ходячий кулер.

– Всё лучше, чем личный сорт героина. И не уходи от темы. Мне нравится твоя привычка иронизировать над всем, включая себя, но давай ты позволишь мне хоть недолго побыть порядочным романтическим героем.

– А это обязательно подразумевает под собой высокопарную напыщенность в духе мистера Дарси?

– Даже не пытайся, Лайза.

Я помолчала. Я молчала очень, очень долго.

И всё это время пыталась умерить дрожь в пальцах, не дрожавших так даже в стычках с одержимыми.

…да, я могла понять Питера. Никто, никто и никогда – ни мальчишки, претендовавшие на моё внимание, ни Гвен, ни мама, ни даже Эш – не мог подарить мне ощущение, что ты говоришь с человеком, который абсолютно тебя понимает. Принимает ровно такой, какая ты есть, без желания подогнать настоящую тебя под вымышленный образ классной девушки, верной подруги, идеальной дочери или сестры, имеющий с тобой не так много общего. Хочет изменить в тебе только то, что тебе же мешает жить – или быть собой, той собой, которая пряталась под всеми образами, навязанными со стороны, без возможности взглянуть на себя в зеркало и увидеть, какая ты на самом деле.

Но теперь в огромном множестве «никого» стало ровно одним человеком меньше.

– И ты уверен, что хочешь, чтобы я тебя принимала?

– Я уже составил ваш профайл, миледи. Почти. Но то, что в нём пока написано, меня полностью устраивает. – Я слышала, как Питер неторопливо покачивает стул на ножках взад-вперёд. – Знаешь… я, конечно, верил в богов, но никогда – так, как после встречи с тобой. Потому что ты едва ли случайно зашла в мою лавку. Потому что если к тебе заходит самая прекрасная девушка, которую ты когда-либо встречал, единственная в своём роде, и нуждается в твоей помощи… по-моему, это не может быть случайностью. Только перстом судьбы.

Его шёпот был мечтательным до неожиданности, до боли, до щемящей трогательности. Словно в этот миг он держал в пальцах тончайший хрусталь – или птицу, на которую долгие годы лишь смотрел снизу вверх, а теперь та вдруг сама опустилась ему на ладони.