Книга Опасная седина монет - Валерий Пушной

Растянувшись на диване, Папа подождал пять минут, затем приказал подручным:

— Притащите! Хватит ей плескаться! Пора уже смыть с себя вонь Кагоскина!

Ворвавшись в душевую кабину, подручный с некрасивым лицом и вытянутым затылком бесцеремонно перекрыл воду, схватил ничего не понимающую девушку за руку и насильно потащил к Папе в комнату. Она отбивалась и пищала, пока не увидала, куда он тянет ее.

Повернув голову к двери, Дусев посмотрел на мокрую поджавшуюся девушку и хлопнул рукой рядом с собою:

— Сюда! — Подождал, когда Елена примостилась сбоку, сказал: — Начинай!

Старательно девушка стала ползать по его телу, выкладывая все свое умение, а он неподвижно лежал на спине с закрытыми глазами. Наконец рукой сбросил ее с себя, сонно выговорил:

— Спим! Тихо!

Притулившись возле, она затихла. Дусев дышал ровно. Заснув, начал всхрапывать. Она закрыла глаза и постепенно также заснула. Сколько прошло времени, не знала; открыла глаза, когда за окном в разгаре был день. Шевельнулась, нарушая чуткий сон Папы. Тот повернул к ней лицо, спросил властным голосом, будто и не спал вовсе:

— Чего крутишься?

Не отвечая, она искусно заработала руками по его телу. Он подождал и грубо подмял ее под себя. Памятуя о предупреждении Кагоскина, притворяться с Дусевым девушка не решалась — выкладывалась изо всех сил, чтобы понравиться Папе. Не знала, поможет ли ей это, но не понравиться боялась.

Делал Папа все молча, и невозможно было определить, пришлась ли она ему по вкусу, либо нет.

Через некоторое время он оторвал ее от себя и отправил в кухню, чтобы приготовила перекусить. Раскрыв пакет, который принес Кагоскин, вывалила продукты на стол. Потом застучала дверцами шкафов, заглянула в холодильник — тот был набит до отказа. «Странно, — стукнуло в голову, — зачем прежний клиент покупал продукты, когда в холодильнике завались ими?» Собственно, ей-то какое дело, ее это не касается. Главное, есть что перекусить, не надо заморачиваться. Быстро закрутилась по кухне, приготавливая еду. После всего раскрыла бутылку коньяка и на подносе отнесла завтрак в комнату. Поставила на стол.

Проводив ее взглядами, подручные Дусева из прихожей кинулись в кухню. Плюхнулись за стол, налили в стаканы водку, выпили. И стали жадно хватать руками и тащить в рот пищу, которая осталась на столе.

Расположившись за столом в комнате, Папа показал пальцем на стул рядом, приглашая девушку:

— Садись! Жуй!

Покорно сев, она принялась за еду.

Папа жевал молча, сосредоточенно, мысли его были далеко отсюда. Елена всячески старалась понять, стоит ли ей и дальше бояться Папы. В постели как будто остался доволен ею.

Впрочем, здесь бабка надвое сказала. Не угадаешь. Это как в кроссворде: можно слово точно определить, а можно лишь думать, что угадал верно. До той минуты, пока другие слова не покажут его правильность либо неточность. Ясно одно: расслабляться нельзя, держать ухо надо востро. Потому что прочитать что-то на монолитном лице не удается. Только видно, как движутся скулы и недобро давит тяжелый взгляд. Молчит и молчит больше, чем говорит. Ничего плохого ей пока не сделал, даже посадил с собой за стол.

А ведь в ее работе бывало, когда она сутками не ела, но при этом от нее требовали, чтобы не уставала и не канючила. А Папа сам работает как машина, не утомляется, но и от нее требует трудиться до седьмого пота. Хотелось бы забраться в Папин мозг и узнать, о чем он думает. Интересно.

Уловив ее любопытный взгляд, Дусев посмотрел недовольно и жестко, заставив ее втянуть голову в плечи.

Поев, поднялся, пробежал взором по ее стройному телу, кивком головы показал на диван и снова подмял под себя.

Занимаясь с нею, он представлял перед глазами Александру. Удивительно, как многое из того, что умела делать Александра, совпадало с тем, что делала эта девка! Как их тела и движения похожи! В какие-то моменты у него возникала полная иллюзия присутствия Александры в постели. И появлялась злость на Елену, которая, собственно, была ни в чем не виновата. Он изматывал себя и изматывал ее — какая-то внутренняя ярость заставляла его продолжать и продолжать свое бешенство.

На исходе дня в мозг Папы ударила волна бешенства, вместо лица Елены перед ним вдруг ярко засветило лицо Александры, и он выдавил:

— Стерва ты, Александра! — Сорвал с места девушку и гневно сбросил с дивана, крикнул подручным. — Возьмите поганку! И драить до посинения! Иначе пристрелю, как козлов.

Вытащив мигом Елену из комнаты, подручные поволокли ее в спальню. Папа не слушал ее визг и крики, которые доносились оттуда.

Трое суток продолжался кошмар — девушка уже не осознавала, что с нею творят. Мозг отказывался воспринимать происходящее, это было какое-то безумие, вне разума. Трое суток три здоровых мужика не давали ей передышки, грубо и безжалостно ломали обессиленную и беспредельно измочаленную, оставляя синяки и ссадины по всему телу. Ей уже было все равно, что происходило. Она не думала о том, чтобы выжить, — она уже вообще ни о чем не думала.

Через трое суток, поздним вечером, когда на улице уже зажглись фонари, в квартире появился Кагоскин. Елена бездыханно лежала на диване рядом с Папой. Выдавая вперед острый подбородок, врач вошел в комнату и подобострастно сел на стул, часто моргая глазами.

Не подал вида, что облик девушки его несколько удивил. Он и сам ночных бабочек за людей не считал, но до такого измочаленного состояния никогда не доводил. Впрочем, он хорошо знал жестокость и неуемность Папы. Им могла управлять только Александра. Это было поразительно, но с нею Папа был совсем другим.

Не поднимаясь с дивана, Дусев повернул к нему голову:

— Ну? Говори, лекарь!

Кивнув на Елену, Кагоскин взглядом спросил у Папы, стоит ли говорить при ней. Но Папа дернул бровями:

— Я оставлю ее тебе! А ты сделаешь с нею все, что надо!

Плохо соображая, Елена тупо слушала и почти не воспринимала, что слышала.

— Как скажешь, Папа! — торопливо пригнул голову Кагоскин. Затем начал отвечать на вопрос: — Подыскал новую хатку, продуктами затоварил. Можно двигать! — Назвал адрес, вытащил ключ, положил на стол.

Подумав, Папа сел, опустил с дивана ноги, надел трусы и потянулся за брюками, висевшими на спинке стула. Кагоскин подхватился, опередил его, взял брюки и подал Дусеву. Папа встал на ноги, прошелся по мягкому ковру, натянул брюки, громко произнес для подручных в прихожей:

— Собираемся! — Остановил глаза на Кагоскине. — А что узнал про Корозова?

— Окружили его охраной, Папа, — осторожно ответил врач, вскакивая со стула. — В три ряда, с колючей проволокой. Отделал ты его за милую душу, Папа. Морда вся заклеена пластырем, но дома не сидит, мотается по городу — наверно, тебя ищет.

Сняв со спинки другого стула рубашку, Дусев надел ее: