Книга Величайшие врачеватели России. Летопись исторических медицинских открытий - Александр Бушков

В конце концов Бэр оказался в немецком городе Вюрцбурге, чтобы прослушать курс лекций по сравнительной анатомии у профессора Деллингера. Тот принял его доброжелательно, но огорошил известием, что в этом семестре лекций не читает. Однако тут же сделал российскому гостю предложение: изучать анатомию исключительно практическим образом. Попросту брать и анатомировать всевозможную мелкую живность, какая только попадется под руку.

Деллингер вообще-то был изрядным чудаком, но в этот раз он дал весьма дельный совет. Целую зиму Бэр под руководством Деллингера анатомировал животных – и неплохо в этом преуспел. И как-то вдруг понял, что с медициной покончено навсегда…

На кафедре физиологии в университете Кенигсберга он начал читать курс сравнительной анатомии беспозвоночных. А попутно в своей небольшой лаборатории стал изучать эмбрионы, то есть зародыши животных, от рыб и лягушек до коров. И так этим увлекся, что (без дураков!) оказался отцом-основателем совершенно новой науки – сравнительной эмбриологии. Такое уж интересное время стояло на дворе – в XIX веке совершенно новые науки возникали в превеликом множестве, как грибы после дождя.

Не буду углубляться в подробности, кратко расскажу основное. Бэр обнаружил – первым в мире, – что на самой ранней стадии развития зародыши, скажем, коровы и ящерицы, голубя и лягушки практически не отличаются друг от друга внешним видом. Лишь с дальнейшим ростом зародыша начинают появляться разительные отличия. Итогом стала работа «История развития животных», опубликованная в 1828 году. В ней Бэр установил некоторые правила, по которым зародыши развиваются, – и позже эти правила получили в науке название «законы Бэра».

Попутно он сделал еще одно открытие: обнаружил в организме млекопитающих яйцо. Разумеется, не имевшее ничего общего с птичьими яйцами – млекопитающие яиц не несут (за исключением разве что австралийского экзота утконоса). Какие функции это яйцо в организме млекопитающих выполняет, я, каюсь, так и не доискался, не стал углубляться в специальную литературу. Но, судя по тому, что Бэру за это открытие Петербургская академия наук присвоила звание члена-корреспондента, открытие было выдающееся – академики по пустякам столь почетными званиями не разбрасываются… А через несколько лет Бэр станет и «полным» академиком.

Слишком много места понадобилось бы, чтобы подробно рассказать обо всех работах Бэра в самых разных областях наук. Поэтому я лишь кратко пройдусь по ключевым моментам.

Вернувшись в Россию, Бэр занимался зоологией (в частности, изучал моржей), потом увлекся географией, побывал на Новой Земле, где собрал первую коллекцию тамошних бабочек, десять лет читал студентам лекции по физиологии в Военно-медицинской академии. Сделал еще немало открытий – в том числе в науке появился и второй «закон Бэра», касавшийся уже не эмбрионов, а течения рек. В XVIII веке еще академик Паллас, знаменитый исследователь географии и природы России, подметил, что у многих русских рек правый берег – высокий, обрывистый, а левый – низкий. Здесь явно просматривалась определенная закономерность, но Паллас, занятый другими делами (а сделал он для русской науки немало), заниматься ею не стал.

Зато занялся Бэр. И в конце концов нашел разгадку: в Северном полушарии Земли вращение планеты отклоняет течение рек к правому берегу. Правый берег всегда подмывает сильнее, и оттого он гораздо круче, мало того, русло реки потихоньку отходит вправо. Так и появился «второй закон Бэра».

Еще один занятный (но, по-моему, ничуть не курьезный) случай. В свое время Бэр, участвовавший в изучении рыболовства в России, оказался в Астрахани и увидел там, как из какой-то рыбы вытапливают жир. На его расспросы ему охотно ответили, что рыба эта называется «бешенка», используется исключительно для вытапливания жира и ни на что другое не годится. Сорная рыба, в общем, никчемная, если бы не жир.

Бэр, должно быть, любил хорошо покушать и сразу усмотрел нечто в этом плане интересное. Он распорядился зажарить ему одну «бросовую» рыбину – оказалось, очень вкусно. Убеждать в этом астраханских купцов и рыбопромышленников пришлось долго, поверили они не сразу. Но в конце концов попробовали сами и убедились: действительно вкусно! «Бешенку» стали вылавливать, но как-то так получилось, что ели в основном соленой. Так и появилась на русском столе знаменитая астраханская селедка (особенно хороша с зеленым лучком, разварной картошечкой и рюмкой ледяной водки). Миллионы людей, потреблявших (да и ныне потребляющих) эту вкусноту, даже и не подозревают, что «явлением ее миру» обязаны академику Бэру.

Умер он в Дерпте, 84-летним стариком. В последние годы стал полуслепым, работать с микроскопами, анатомическими препаратами, коллекциями насекомых и минералов, заниматься краниологией (наука о человеческих черепах, Бэр и в ней сделал интересные открытия) уже не мог. И занялся писательской деятельностью. Сам он писать тоже уже не мог, поэтому нанял писца, писавшего под его диктовку. Сначала появилась книга «Значение Петра Великого в изучении географии». Потом Бэр стал изучать путешествия Одиссея. Еще раньше, когда он был в Крыму, увидел удивительное сходство меж Балаклавской бухтой и бухтой Листригонов в «Одиссее». Теперь, изучая карты Крыма и Черного моря, он пришел к выводу, что Одиссей плавал именно по Черному морю: бухта Листригонов – это Балаклава, пролив Сциллы и Харибды – Босфор. И так далее. В общем, далеко не самая экстравагантная из многочисленных гипотез о плаваниях Одиссея, чьи маршруты усматривают в самых разных точках Европы. И версия Бэра о том, что сказочная библейская страна Офир расположена в Малакке, – тоже не самая экстравагантная из множества других.

Одним словом, и в этом случае медицина потеряла, есть все основания думать, очередного ничем не примечательного врача, а вот наука и отчасти литература многое приобрели…

Глава двадцать четвертая
Основоположник русской нейрохирургии

«Тот, кто работает, всегда молод. И иногда мне кажется, что, может быть, труд вырабатывает какие-нибудь особенные гормоны, повышающие жизненный импульс» (Н. Н. Бурденко).

3 июня 1876 года в селе Каменка Пензенской губернии в семье сельского священника родился мальчик Коля (как мы видим, далеко не впервые выдающиеся врачи России происходили из семей священников). Судя по воспоминаниям, мальчишка сызмальства рос своенравным, всегда имел свое мнение, которое отстаивал до конца. О своем образовании он начал заботиться самостоятельно, в самом раннем возрасте: просто-напросто, будучи пяти лет от роду, пришел в сельскую школу и заявил, что желает тут учиться. «Мал еще!» – заявил учитель и вежливо выпроводил за дверь. Плохо он представлял, с кем его свела судьба… Коля стал каждый день приходить в школу и стоять под дверью с немым вопросом на лице: когда же его наконец будут учить? И ведь победил, переупрямил! Вскоре учитель разрешил ему посещать школу «на общих основаниях».

Окончив школу, Николай, подобно многим «поповичам», поначалу хотел продолжать семейные традиции – в 1891 году поступил в Пензенскую духовную семинарию, а в 1897 году окончил ее с отличием. Видя одаренность семинариста, духовное начальство решило отправить его в Петербургскую духовную академию. Но Николай неожиданно для всех уехал за тридевять земель – в Сибирь, где никогда прежде не бывал, в Томск, и поступил на медицинский факультет только что открывшегося там университета. До сих пор нет внятных объяснений, отчего Бурденко столь кардинальным образом решил изменить свою жизнь и выбрать новую профессию. Одно можно сказать с уверенностью: поступление далось нелегко. Уж откуда и почему так повелось, неизвестно, но до революции в высших учебных заведениях семинаристов откровенно недолюбливали. Настолько, что в свое время даже поступило негласное указание (не властей, а вполне себе либеральных профессоров): «заваливать» семинаристов на экзаменах, насколько возможно. То ли нравы смягчились, то ли в Сибири к семинаристам относились более терпимо… Как бы там ни было, Николай поступил.