Книга Лирей. Сердце зверя - Диана Хант

— Велес, я хотела спросить об этом, — отмерев, произнесла я. И, когда ворон кивнул, продолжила: — Я почти ничего не знаю, не умею. Можно… Ты можешь научить меня? За время, что нам осталось до битвы?

— Ты слишком скромна для мага и левой лапы Стаи Семи Лесов, Эя, — закаркал ворон. Показалось даже, что Велес смеется. — Я не видел ни одного мага, который научился бы столь многому за несколько дней. Я про твое корпение над гримуарами в замке. Ты многое узнала. Сейчас, когда твоя магия пробудилась и входит в полную силу, ты сможешь принести пользу своей Стае в грядущей войне.

— А как быть с Источником? — вырвалось у меня. — Научи.

Ворон посмотрел на меня долгим взглядом.

— Ты знаешь, что делать, Эя.

С этими словами он захлопал крыльями и улетел. Мы провожали Велеса взглядами, пока он не превратился в точку и не исчез среди небесной глади.

— Ты правда знаешь, что делать? — спросила Лил.

Я покачала головой.

— Но я понимаю, почему он не сказал, — проговорила я. — Согласно пророчеству мы должны сделать это с Фиаром. Сами. Это наша война.

Вилла положила руку мне на плечо. Фосса повторила ее жест с другой стороны. Лил серьезно посмотрела в глаза.

— Это наша общая война, — сказала за всех Изабелла.

Посыльные докладывали о приближении «фиолетовой» армии. Решено было выступить навстречу, чтобы не допускать вторжения сил зла на Заповедные земли. Нам предстояло оттеснить жрецов Аты и солдат королевства, отвоевать Панемус и очистить Источник.

— Я хочу, чтобы ты знал, Фиар, — прошептала я ночью накануне битвы. — Я люблю тебя больше всего на свете.

Меня прижали к себе и поцеловали в макушку.

Мы были вдвоем в древесном доме, в том самом «странном перевернутом гнезде», чуть не на макушке дерева. Остальных вожаков Зверь отпустил после того, как в очередной раз до мелочей была оговорена стратегия завтрашнего выступления.

Мы не будем ждать, пока армия церковников и королевских солдат приблизится к Заповедным землям. Мы выйдем навстречу и ударим первыми.

— Ты — лучшее, что могло случиться со мной, Эя, — проговорил волк. — Я до сих пор не верю, что ты реальна. Что я заслужил такое чудо.

Я промолчала. Не хотелось рассказывать любимому о том, как просыпаюсь от страха среди ночи, вскакиваю в холодном поту. Просыпаюсь от страха за него. Мысль о том, что могу потерять своего Зверя, была невыносима и преследовала даже ночью.

— Ты в порядке, Эя? — спросил Зверь, прищурившись, и притянул к себе еще теснее. — О чем ты думаешь?

Я неопределенно повела плечами.

— Так, — ответила я. — Обо всем и ни о чем конкретно.

Тревожить мужа своими страхами не хотелось.

* * *

Мы выступили на рассвете.

Я знала, что Стая Семи Лесов уже не та, что была раньше. Знала, что слишком многие из благородных волков пали в неравной битве с подлостью и безумием магии Аты.

Но все равно, зрелище, которое являли наши войска, было великолепным!

Казалось, волки повсюду.

И даже когда покинули пределы леса, не хватало взгляда, чтобы обозреть нашу армию.

В зависимости от возраста и силы, волки шествовали в трех ипостасях. Звери, люди, волки в полуформе.

Вооруженные луками и стрелами, короткими кривыми мечами, кнутами, метательными кругами, волки двигались быстро и слаженно. Отдельно несли щиты и все необходимое для армии.

Двигались мы быстро. Настолько, что за два дня преодолели расстояние, разделявшее нас с вражеской армией. О том, что мы приблизились, доложили вороны. Разведчики. Свободный народ, птицы и звери по-прежнему не понимали языка друг друга. Но хорошо понимали язык войны. Всеобщий для Заповедных земель. Все звери, птицы, насекомые, все до самой маленькой букашки понимали, что будет с жителями лесов и даже с землей, когда придет армия Аты. И поэтому для войны все живые существа сплотились.

У церковников тоже были свои разведчики и свои средства разведки. Мы были уверены, что они знают о нашем приближении или скоро узнают. Решено было разбить лагерь и хорошо выспаться. И нанести удар по врагу в предрассветный час. В магических гримуарах это время называется часом ночной кобылы, потому что именно в это время чаще всего проходят роды у лошадей. Нам было выгодно наступать почти ночью. В это время волки хорошо видят, чего не скажешь о людях.

И все же застать врага врасплох не удалось.

Когда армия волков нанесла удар, церковники активно готовились к атаке. Первыми рядами шли королевские солдаты, точнее, рекрутированные селяне, которые ничего не видели в темноте. Те, кого заранее списали. Кому была уготована роль пешек.

Все же церковники просчитались.

Да, волки не могли уберечь первые ряды солдат, пусть даже знали, что они невинны.

Но удар был нанесен по фиолетовым рядам, что шли за первыми.

Его нанесла я.

Я стояла на холме в одной лишь длинной холщовой рубахе, потому что ничто не должно было ограничивать и сдерживать мою магию. Стояла между двумя волчицами, у которых был приказ — в случае малейшей угрозы отдать за меня жизнь. Даже мне пришлось принять это. Я понимала, что жрецы Аты попытаются в первую очередь оставить армию волков без мага. И без главнокомандующего.

Наблюдая сверху за тем, как армии несутся навстречу друг другу, я выждала, когда они подойдут достаточно близко, а потом нанесла удар.

Безмятежное предрассветное небо в один момент потемнело. Поначалу этого никто не заметил. Но когда его раскололо грозой, заметили все.

Сразу несколько десятков молний отделились от чернильной глади и ударили. По середине вражеской армии, по последним рядам.

А затем наступившую тишину пронзили звуки боя.

С ревом две армии — человеческая и свободная — схлестнулись, кроша друг друга, сминая в кровь, в пыль, в небытие.

Я усилием воли абстрагировалась от происходящего, стараясь не думать, что в настоящий момент гибнут люди и волки. Я плела заклинания ледяных стрел, которые превращали мишени в лед и обездвиживали всех находящихся на расстоянии десяти шагов.

Не успев прийти в себя от сложного заклинания и не думая об усталости, я метала огненные шары. Поодиночке они наносили противнику куда меньший урон, нежели стрелы, сил на их создание почти не требовалось. Но в сочетании со стрелами становились грозным, смертоносным орудием.

Когда силы иссякали, я приникала к земле, буквально врастала в нее руками и ногами, закрывала глаза… и исчезала. Этот мир с его грохотом битвы, криками и стонами раненых и умирающих, с командами, отдаваемыми зычными голосами, переставал существовать. Я смотрела на все это словно снизу. Обе армии — и наша, и противника — были моими детьми, всех их, самого слабого, несуразного и ущербного, я любила равнозначно, одинаково, но не могла помочь ни одному из них. Просто моя помощь, моя любовь были им не нужны.