Книга Долина папоротников - Евгения Бергер

И наспех прикрытую одеялом кровать.

Что, если кто-то из домочадцев использует комнату для своих целей?

Альвина? У нее собственная коморка с травами и спальня в служебном крыле.

У Томаса с Джейн – она видела это однажды – также имелась комната для свиданий.

Лиззи замерла у секретера, точной копии стоящего в их с Аддингтоном спальне... Пыль здесь казалась менее плотной, стул предусмотрительно отодвинут.

Она присела на него и подняла крышку секретера.

Пересохшие чернила в чернильнице, сломанное перо... Листы пожелтевшей бумаги.

Тетрадь...

В обложке из телячьей кожи, перевязанная лентой.

Лиззи сглотнула, в горле неожиданно пересохло, коснулась обложки рукою. Так, словно она могла укусить... Обернуться змеей и впиться зубами в покрытую мурашками кожу.

Ничего не случилось... она взяла в руки тетрадь и распустила голубую ленту.

«Кэтрин Бродерик» значилось на обложке.

А внутри – перемежающиеся записями зарисовки различных растений. Изображенных так верно, с такой удивительной точностью, что Лиззи могла лишь подивиться талантливости мастера.

Поначалу она решила, что записи – описания тех самых растений, однако, внимательно присмотревшись, ахнула от удивительного открытия: дневниковые записи. Это были дневниковые записи!

Самая первая начиналась такими словами: «Люцерна. Ее много в лесу со стороны моря. Собрала целый пучок и принесла домой... Родерик надо мной посмеялся: говорит, я похожа на ведьму. Только они всякие зелья и составляют... Но я не варю зелий – я помогаю людям.

И пусть говорит, что хочет... Он просто желает видеть меня при себе, как было то с самого рождения. Подчас мне видится, он ревнует меня к увлечению лечебными травами».

Лиззи с трудом могла в это поверить: дневник давно погибшей девушки. Той самой Кэтрин Бродерик, о которой рассказывала Альвина и миссис Чейз... Может ли быть, что это ее бывшая комната? Лиззи окинула комнату еще более пристальным взглядом: пионы на балдахине и – она распахнула дверцы платяного шкафа – женские платья давно вышедшего из моды фасона.

Невероятно!

Она снова вернулась к секретеру и продолжила чтение: «Родерик жаловался на слугу: тот изводил его кашлем – а он достаточно брезглив. Предложила мальчишке настойку из листьев подорожника (слышала, это лучшее средство), и ему помогло. В знак благодарности он преподнес мне букетик полевых цветов, не более того. Родерик же устроил скандал: велел перестать якшаться со слугами, а после и вовсе швырнул подарок в окно. Бедные цветочки!»

Родерик – ее брат-близнец, вспомнила Лиззи. Тот самый, пропавший вместе с отцом во время облавы на волков! Похоже, характер у него был еще тот...

Лиззи перевернула страницу.

Подробный рисунок красного анемона содержал следующую запись: «Родерик совершенно невыносим. Не пойму, что с ним происходит... Сегодня ночью страшно перепугалась: едва начала засыпать, когда щелкнул дверной замок, кто-то вошел в мою спальню и долго стоял у двери. Наблюдал, словно преданный страж... Хотела уже возмутиться, выяснить, что это за странные шутки, и тут разгадала фигуру брата. «Родерик? – позвала его, – что ты там делаешь?» Он, показалось, хотел убежать, однако вдруг передумал. Приблизился, сел ко мне на постель... Глаза у него были престранные. Как если бы он отравился листьями белладонны... «Что ты там делал? – спросила его. – Я испугалась». Он взял меня за руку. Вдруг уткнулся в нее головою... «Плохо мне, – произнес совершенно чужим, незнакомым мне голосом. – Где-то болит...» «Где же? – откликнулась я. – Только скажи, с радостью помогу». Он снова посмотрел на меня, и взгляд его вдруг ожесточился. «От тебя только тошно!» – воскликнул в сердцах и отбросил прочь мою руку... И ушел. С утра не глядит в мою сторону, словно я провинилась в чем перед ним. И вообще ходит мрачный... Не знаю, что и думать».

Лиззи тоже терялась в догадках, рассказ незнакомой ей девушки увлек ее невероятно. Она словно видела ее в стенах этого замка... Сидящей вот здесь, на этом самом месте и пишущей эти строки.

Что же будет дальше?

«Расцвели гиацинты. Джон, наш садовник, питает к ним особенную страсть. Я помогала ему рассаживать луковицы, и вот результат: мы долго сидели и любовались цветущей клумбой. Просто молчали... Давали цветам говорить в тишине. Джон уверяет цветы это умеют: говорить. Надо только услышать... Хочу хоть однажды услышать их голоса».

Двумя днями позже, судя по датам:

«Мама просила на Родерика не сердиться: мол, все успокоится, и он станет прежним. Я только не понимаю причин его поведения. Она говорит, дело в новых обязанностях (отец привлекает его к управлению замком и фермерскими угодьями), вот только мне отчего-то в это не верится... Он словно зол на весь мир и на меня в первую очередь.

Сегодня сбежала собирать одуванчики в полях. Наша кухарка готовит вкуснейшее варенье из одуванчиков... И не заметила, как время пролетело. Надеялась услышать хоть один шепоток, голосок маргаритки или пролеска, однако не повезло. Должно быть, я не умею слушать... Хотя и очень стараюсь, даже уснула там же, среди одуванчиков. И проснулась от гневного голоса: «В замке ее обыскались, родители с ног сбились, а эта дикарка, вы поглядите, спит прямо на голой земле. Поднимайся и марш домой! Что, если бы тебя в таком виде застали?! –  Родерик обвел меня осуждающим взглядом. – Это совершенно неприемлемо». «Неприемлемо то, как ты говоришь со мной, братец, – огрызнулась на него я. – И ведешь себя тоже». Хотела уйти, да он ухватил меня за руку... Больно до слез. От обиды скорее, нежели от физической боли. Что с ним могло приключиться? Где же мой брат, преданный друг и верный товарищ? Я перестала его узнавать. «Что приключилась? – спросила его. – Чем я тебе насолила? Отчуждение рвет мне сердце. Поговори со мной... Умоляю!» Родерик выпустил мою руку... Снова насупился. Я обхватила его щеки руками, заставила поглядеть на себя... «Что с тобой происходит?» «Хочешь действительно знать? – дернул он головой высвобождаясь. – Хочешь понять меня, Кэтрин?» И вдруг ухватил меня за волосы, потянул их назад, прошипел в самое ухо... «Я, может, и сам того не понимаю, но тебе оно точно не понравится».

Мне стало страшно. По-настоящему жутко... Что-то в его темно-карих глазах с расширенными зрачками убедило меня, что он вовсе не шутит. Да и за волосы меня никто никогда не хватал... Особенно брат. Опекающий и заботливый вплоть до последнего времени...

Не знаю, что будет дальше, только маме об этом я не скажу».

Лиззи задумалась на мгновение: что же могло приключиться с молодым человеком? Что на него повлияло? Смогла ли сестра выяснить то досконально... Щенок продолжал сидеть на пороге, слабо поскуливая и как бы призывая ее отозваться. Но Лиззи не могла оторваться от чтения...

«Сегодня у нас с папА состоялась встреча во время прогулки: мы выехали чуть свет, туман еще зябко клубился над полями, хотели добраться до Берри и воротиться к первому завтраку. Как раз на повороте на Уиллоу-холл мы и услышали голоса... Еще прежде, чем увидали их обладателей. Мне показалось, отец желал бы уклониться от встречи (у них с мистером Джексоном натянутые отношения), однако мы не успели, и встреча, как бы там ни было, состоялась. И к счастью... Мистер Джексон был не один: с другом из Лондона. Приятным молодым человеком, который мне сразу понравился. Папе, мне думается, тоже: они с ним затронули тему охоты и долго о ней говорили, пока мистеру Джексону это не надоело. Сам он охотой не увлекается... Все больше игрою в покер, как я слышала то от папА, не напрямую, конечно, подслушала в разговоре с мамой. И вот, распрощавшись, отец пригласил нового знакомца на чай... В этот четверг. Через два дня! Уже через два дня я снова увижу мистера Хэмптона».