Книга Малая земля - Олег Таругин

— Легко, Семен Ильич! Там при входе такие колонны высоченные будут — ну, да разберешься, как увидишь. На них наши бойцы свои автографы оставлять станут, кто во что горазд. Вот и напиши на одной из них, допустим, крайней справа, что-нибудь, что я пойму. «Черноморский привет из Южной Озерейки от старшины Левчука», например. И дату поставь. Ну, а я, как твои художества угляжу, так на следующий день под этой самой колонной ждать буду…

* * *

— Попрощался? — осведомился Шохин, когда Степан с контрразведчиком прошли в расположенную на корме двухместную командирскую каюту.

— Так точно, — осторожно ответил старлей, искренне надеясь, что капитан госбезопасности этим вопросом и ограничится.

— Вот и хорошо. Присаживайся, — Сергей кивнул на одну из коек, аккуратно застеленных серыми армейскими одеялами — других мест для сидения в крохотном помещении не предусматривалось. Опустившись на соседнюю, Шохин бросил на койку полевую сумку, ослабил ремни портупеи и расстегнул бушлат. Поморщился, шумно сглотнув слюну. Пояснил в ответ на быстрый взгляд Степана:

— Не удивляйся, старлей, укачивает меня. Морская болезнь. Самое смешное, батя мой рыбаком был, всю жизнь в море провел, а я вот такой уродился, чуть валять начнет — и все, спекся. Когда на плацдарм шли, почти всю дорогу на палубе проторчал, там оно всяко попроще. Ладно. Подробно говорить после станем, как в Геленджик дойдем, а пока так, пообщаемся о том, о сем, согласен? Познакомимся, так сказать, поближе.

— Так точно, товарищ капитан государственной…

Шохин вымученно скривился — похоже, его и на самом деле неслабо мутило:

— Значит, так, давай-ка без чинов, договорились? И не сиди, словно шпагу проглотил, не на допросе. Меня, кстати, Сергеем зовут, ну, а как тебя величать, я, сам понимаешь, знаю. Сказал же, просто разговор. Не против?

— Нет, конечно, с чего бы вдруг? — спокойно ответил Алексеев, мысленно усмехнувшись — разговор по душам, значит? Вот так вот сразу? Ну, и ладно, так оно даже и проще — все равно, он собирался раскрыться, так какая разница, сейчас или позже?

— Вот и хорошо. Знаю, что голоден, но с этим делом придется потерпеть. Морячки, как подальше от берега отойдем, чайком угостить обещались. Ну, а пока…

Откинув клапан планшета, контрразведчик вытащил несколько исписанных от руки листов:

— Гадаешь, поди, отчего меня по твою душу прислали?

— Да не особенно, если начистоту, — неопределенно пожал плечами Степан. — Приблизительно догадываюсь. И десанты местами поменял, и вообще… говорил много. Угадал?

— Ага, — не стал чиниться Шохин. — Примерно так. Да еще и секретную шифромашинку ухитрился у фрицев утянуть. Вот с этой самой машинки все и началось. Тут вот ведь какое дело: если немцы нам эту самую «Энигму», да еще и с умеющим на ней работать оператором сами подбросили, чтобы дезинформацию гнать — это одно. А если ты ее и на самом деле случайно затрофеил — совершенно другое.

Глядя на откровенно ошарашенного Алексеева, контрразведчик, несмотря на вязким комком подкатывающую к горлу тошноту, широко улыбнулся:

— Не ожидал подобного услышать, как я понимаю? Не думал о таком?

— Н…нет, — мотнул головой морпех. — Вообще ни о чем подобном не думал, тарщ капитан… эхм, Сергей. Честно. Даже и в голову не приходило.

Блин, а ведь точно! Ну, о чем в первую очередь должны подумать наши, заполучив в руки один из главных вражеских секретов? Да о мастерски проведенной многоходовой спецоперации фашистской разведки, цель которой — заставить русских поверить, что все расшифрованные с помощью этого самого трофея сообщения — сущая правда! Смешно, а он-то искренне полагал, что его за этот чемодан должны чуть ли не на руках носить, идиот!

— Верю, — медленно кивнул особист… и Степан внезапно понял, что все это время Шохин внимательно вглядывался в его лицо, изучая реакцию на заданный вопрос. Судя по смягчившемуся взгляду, эту проверку старлей, сам о том не ведая, прошел успешно.

— Ну, а потом и на информацию о десантах внимание обратили. Которые ты, как только что выразился, местами поменял. Вот меня и отправили разобраться, что за непонятный старлей вдруг объявился. Который и про будущие события знает… — заметив на лице Степана непонимание, Шохин пояснил. — Это я про окружение остатков морского десанта под Глебовкой. А заодно еще и артбатареи из строя выводит, и особо ценные трофеи захватывает, и немецкие самоходки с прочими танками одной левой жжет. Вот только припозднился я, успел этот самый старлей в немецкий тыл сбежать. Где тоже, стоит признать, неслабо покуролесил. Тебе за одного только румынского разведчика орден полагается, не считая всех прошлых заслуг. Дальше, собственно, и говорить не о чем — даже если бы Прохоров и не отправил радиограмму, мы б все одно на ваши поиски двинули.

Помолчав — Степан, понятное дело, тоже молчал, переваривая неожиданную информацию, — контрразведчик протянул ему листы, которые так и держал в руке:

— На-ка вот, прогляди одним глазком, что про тебя товарищи написали. Да не напрягайся, ничего дурного там нет, наоборот, выгораживали всеми силами, особенно старшина. Да и не все они рассказали, уж в этом-то у меня никаких сомнений не имеется. А давить я не стал — какой смысл? Ты ведь мне о том, чего в этих бумажках нет, и сам расскажешь, правильно понимаю?

— Правильно понимаете. Расскажу, — не стал спорить Степан, в свете неяркой потолочной лампочки с трудом разбирая исписанные простым карандашом строки. Прервался всего раз, когда в каюту комсостава заглянул матрос, принесший кружки с обещанным чаем и несколько кусков неровно наколотого каменно-твердого сахара. Покопавшись в полевой сумке, Сергей протянул пару сухарей:

— Пожуй, с чайком самое то. Сам я, как понимаешь, воздержусь, — контрразведчик снова шумно сглотнул. Глядя, с какой жадностью Степан схватил один из них, смущенно пообещал:

— Ничего, придем в базу, я тебя нормально накормлю, чтоб не говорил, что моя служба одними сухарями перебивается!

Мысленно едва не заржав — вот тебе и кровавая гэбня, понимаешь! — Степан кивнул, вгрызаясь зубами в слегка размоченный в чае сухарь. И продолжил читать написанное Левчуком и Аникеевым. Между прочим, «мемуаров» старшего сержанта Баланела среди прихваченных обычной канцелярской скрепкой листков отчего-то не было: то ли, контрразведчик Никифора вовсе не опрашивал (угу, вот прямо взял, и поверил!), то ли, не счел нужным его ознакомить. Да что такого особенного тот мог рассказать? Ну, разве что припомнить их неожиданный разговор, спровоцированный самим же внезапно впавшим в меланхолию Баланелом, во время которого Степан излишне разоткровенничался, рассказав про освобождение Одессы и Крыма к сорок четвертому году.

С другой стороны, и Семен Ильич с Ванькой об этом тоже написали, вон, буквально только что об этом прочитал. Правда без особых подробностей, и представив все так, словно старший лейтенант «всячески поддерживал боевой дух, рассказывая о неминуемой и скорой победе над немецко-фашистскими захватчиками, которые в ближайшие месяцы будут окончательно сломлены и отброшены за границы Советского Союза». Последнее — цитата, если кто не понял.