Книга Вера для чемпиона - Дасти Винд

Мне до седьмого неба было хорошо терять себя в нашем единстве и, возвращаясь на землю, слышать тихий, наполненный нежностью голос: "Вера... Моя Вера..."

Глава двенадцатая

Рано утром меня разбудили трели мобильного. Звонила Маргарита Васильевна. Я тут же схватила телефон, перепугавшись, что что-то случилось, но оказалось, что княгине испачкали выходное платье, и требовалось новое.

- Для платного центра здесь слишком косорукие медсестры, - без лишних эмоций сообщила мне Маргарита Васильевна. - Я не успела надеть домашнее, как ко мне пришли брать анализ крови. И теперь рукав пахнет той дрянью, что они используют для дезинфекции. Чем им не угодил спирт?

Миша ещё валялся в кровати, когда я вернулась.

- Кто там?

- Маргарита Васильевна. Мне надо в поселок.

- Что случилось? - Михаил вскинул голову и встревоженно посмотрел на меня.

- Ничего страшного. Ей испачкали платье, и она просит привезти другое. И другие ботинки. И другую цепочку. В общем, мне надо ехать.

Миша уронил голову обратно на подушку и пробубнил что-то похожее на "всегда так".

Я быстро собралась, выпила стакан воды, оглядывая новенький стенд и коллаж с фотографиями, закрывающий дыру в стене.

- Сам сделал или кто помог? - спросила я, услышав позади шаги.

- Сам. Здесь убираются девчонки из клининговой фирмы, но это явно не их профиль, - Миша обнял меня сзади и положил голову на плечо. - Подождешь пять минут? Я оденусь, и поедем вместе.

- Ты не занят? Не хочу тебя напрягать.

- Не занят. У меня в доме тоже есть кое-какое дело. И тем более, твоя машина осталась у парка.

Я промолчала, вытаращив глаза. Молодец, вообще забыла о своей несчастной, брошенной боевой подруге.

- Точно... Значит, буду ждать тебя.

Ранним утром предпраздничного дня в городе было пусто. Мы доехали до дома рекордно быстро. Я очень торопилась - знала, что Маргарита Васильевна будет в дурном настроении, пока не получит желаемого. Поэтому, на ходу скинув верхнюю одежду прямо на обувницу, я поспешила в дом. А навстречу мне выскочил истошно орущий Мозес.

Я забыла о коте.

- Боже мой, ребенок, прости, - я взяла его на руки и, наглаживая по спинке, повернула на кухню. - Ты же голодный. И горшочек грязный. Вот я дура!

Повелась на мужика - забросила кота. Кошмар.

Мне было дико стыдно и обидно за младшего брата, поэтому я наложила ему еды в целых три тарелки. Поменяла воду и наполнитель, благодаря свою ещё не совсем дырявую память за то, что хотя бы не забыла закрыть дверь в гостиную. Пока Мозес, мурча, ел, я прошлась по первому этажу, выискивая беспорядок, кучки и лужи. Но нет, котенок чинно делал все в горшок.

- Какой умница, надо же, - бубнила я под нос, поднимаясь наверх. Дверь в комнату княгини была открыта. Я заглянула внутрь.

Миша сидела на кровати княгини в окружении каких-то бумаг и читал одну из них.

Я глянула на открытый секретер - маленький шкафчик между полками, где княгиня хранила то, что считала слишком дорогим даже для своих глаз.

- Миша, что ты тут делаешь?

- Читаю, - резко ответил Михаил.

Его тон меня смутил.

- Эм... Вижу. Чужие письма?

Он ничего не ответил - не отрывал взгляд от строчек, пока не дочитал до конца. Перевернул лист, вздохнул и, отшвырнув его, протер ладонями лицо. Только потом поднял глаза на меня.

- Маргарита Васильевна будет не в восторге от того, что ты здесь устроил.

Михаил оглядел разбросанные бумаги.

- А мы ей  ничего не скажем. Она же любит тайны.

- Миша, в чем дело?

Он хмыкнул, поднялся, походил по комнате, выглянул в окно. Я терпеливо ждала ответа.

- Хотел найти фотографию поместья, - наконец, произнес Михаил, повернувшись ко мне спиной. - Старую фотографию. По которой ты бы нарисовала бабушке картину. А потом нашел это.

Он дернул головой, указывая на разбросанные по кровати и полу письма.

Я подняла один листок. На неразлинованной бумаге мелким, аккуратным почерком кто-то не поленился написать целую повесть.

"Уважаемая Маргарита Васильевна! Простите, что снова беспокою вас. Вы не отвечаете мне, но письма доходят, я знаю. Я не вправе оспаривать вашу ненависть. Я сама ненавижу себя. Но иначе ничего бы не...".

- Это письма моей матери, - раздраженно произнес Миша, и я принялась складывать листок. - Она какое-то время писала нам. По-старому, с конвертами, открытками и кучей марок. Потом перестала. Точнее, бабушка нам больше эти письма не показывала.

- Почему? - спросила я. - Чтобы не питали ложных надежд?

- Если бы. Но дело не в этом. Мать перестала писать именно нам, эти послания - только для бабушки.

Миша отвернулся от окна, шагнул ко мне и, присев на корточки, провел ладонью по листкам.

- Это все... Очень неприятно.

- Что именно? Я тебя не понимаю.

- Тут письма про меня. Много писем о том, что... Что она сделала. Того менеджера, который нашел меня, прислал ее тогдашний любовник... Представитель фирмы-промоутера в Европе. И мой первый контракт... Её рук дело. Её связи. Её... Черт, что за дерьмо!

Он швырнул листок и, вскочив на ноги, снова отвернулся.

- Правильно, - заключил с горечью и зло. - Я же был середняком среди любителей. Без нее никто бы не обратил на меня внимание.

- Миша... Свою карьеру ты строил сам. Сейчас ты - лучший. Никто бы не стал в тебя вкладывать столько денег, кем бы ни была твоя мама, если бы не разглядел в тебе потенциал. Эти люди - профессионалы. Как и ты теперь.

- Да, наверное, ты права.

- Не зачем растраиваться, - я поднялась и, подойдя к Мише, положила руки на его плечи. - Не переживай.

- Не буду, - после короткого молчания он вздохнул и, повернув голову, губам коснулся моих пальцев. Я в ответ чуть сжала его крепкое плечо.

- Ничего не изменилось. Ты там, где должен быть.

- Не надо было читать эти письма, - вздохнул Миша.

- Согласна. Их писали не тебе.

- Я лучше уберу это все.

- Я тебе помогу.

Когда я складывала письма в секретер, Миша протянул мне фотокарточку.

- Вот. Нашел ее.

Я осторожно коснулась шерховатой поверхности фотографии. Она не была черно-белой, а какой-то желтоватой или даже зеленоватой, но это не имело значения. Вместо руин я видела теперь широкую лестницу и мощные колонны, раскрепованный, изящный фронтон над ними, веранду в тени деревьев, склоняющихся к длинным, до самого потолка, окнам. И жизнь теней за их стеклами.