Книга Вечная молодость графини - Екатерина Лесина

Сидя в комнате, Анечка разглядывала нежданное приобретение. Она положила гребень на пол, сама села на корточки и просто смотрела, борясь с желанием взять в руки.

Нельзя.

Но если очень хочется? Очень-очень, как не хотелось до этой минуты ни одной вещи! И даже той немецкой куклы, которую тетечка прятала за витриной и позволяла только разглядывать. Анечке хотелось поиграть, потому что кукла была расчудесною. Фарфоровое личико с синими глазищами, рыжие волосы, завитые и уложенные в сложную прическу. Крохотные шпилечки, бусики, бантики, ожерелье…

Кукла снилась по ночам. Рядом с нею меркли прочие игрушки, и однажды Анечка не выдержала.

Но теперь-то витрины нету. И запрета нету. И наоборот даже, гребень отдали Анечке! Тот смешной человек с липким взглядом и жадными руками. Он еще губы все время облизывал.

Анечка провела пальчиком по краю. Зубцы кололись. И узоры на пластинках можно было читать с закрытыми глазами. Камни же были теплыми, ласковыми. Но все же что-то внутри Анечки, что-то незнакомое и проснувшееся недавно, мешало взять вещь.

Оно предупреждало. Оно требовало рассказать о гребне тетечке, и не только о гребне – тот разговор мамули с отцом не шел из головы.

Они ведь убьют тетечку.

Убивать – плохо.

Гребень загадочно блеснул темными каменьями, словно убеждая: ну и что, что плохо? Ты ведь много плохого делала, так какая разница? Тетечки не станет, все денежки отойдут отцу и мамуле, или Сереге, а Анечка станет жить, как прежде, и даже лучше.

Это правильно… и не правильно.

Анечка взяла гребень в руки. Встала. Подошла к зеркалу. Приложила к волосам. Красиво. Она, Анечка, красавица. И это самое главное. Остальное – пустяки.

Кто-то умрет? Кто-то всегда умирает.

Зубья коснулись волос, скользнули, разбирая на пряди. Ласково. Нежно.

Мама не приходила расчесывать волосы. И тетечка не приходила. А няня чесала жестко, сердито, словно Анечка в чем-то провинилась. И когда Анечка начинала хныкать, пугала колтунами.

Волосы золотистой волной накрыли плечо. Анечка зажмурилась. Какая чудесная вещь! Замечательная. Как будто не гребень – рука гладит, и тепло от нее исходящее до самого Анечкиного нутра пробирается, отогревая и избавляя от обид.

Никому Анечка гребень не отдаст!

Она и заснула с ним, спрятав под подушку. И сны видела чудесные, как будто она, Анечка, и не Анечка вовсе, а настоящая княгиня. Она прекрасна, как лунный свет, и красота ее нетленна.

И люди, видя ее, удивляются и становятся на колени, говоря:

– Посмотрите на эту женщину, разве она не чудо Господне?

И звери, видя ее, падали на брюхо. Скулили псы, ползли к ногам, взывая к милости. И псами же за милость ее сходились лучшие из рыцарей. Один Анечкин взгляд, и с треском крошатся копья о щиты. Один взмах руки, и сталь ударяет о сталь. Молотят копытами воздух злые жеребцы, визжат, норовя вцепиться противнику в шею. Летит щепа расколотых щитов. Падает побежденный, заливая кровью желтый песочек.

Желтый-желтый. А кровь красная. Она бежит ручьями весенними, но не по песку, а по камню, чертит дорожки и затягивает щели. Крови много.

Крови мало. По щиколотку только, а ванна глубока. Ванна очень стара и грязна, Анечке немного противно в ней сидеть, и она выбирается. Она идет, оставляя на белом мраморе темные отпечатки. Садится у зеркала. Смотрит на себя. Долго смотрит, пытаясь понять, кто же та, отраженная в венецианском стекле. Бледная кожа, темные глаза, мягкий подбородок и черный волос, в котором белыми каплями блестят жемчужины.

Это не Анечка!

Женщина в зеркале улыбается и говорит:

– Возьми гребень.

Анечка берет. Она расчесывает волосы, потому что так хочет незнакомка из зеркала.

– Ты правильно делаешь, – хвалит она Анечку. – Только надо сильнее.

Анечка пытается. Старается. А волосы вдруг начинают выпадать целыми прядями. Страшно. Анечка хочет отбросить гребень, но не может. Незнакомка хохочет. Анечка кричит. И просыпается.

На подушке у самого Анечкиного носа лежит длинный светлый волос.

У Анечки никогда прежде волосы не выпадали…

Когда ушла Ольга и тот странный человек, который слишком робок, чтобы помочь, Адам затосковал. У тоски зеленый цвет больничных коридоров, и запах свежесваренной перловки. У тоски вкус какао, в котором больше молока, чем какао, а поверху плавает тугая морщинистая пленка. Тоска караулит, ходит следом голодной шакалицей, ждет удобного момента, чтобы вцепиться в глотку, и тогда уже не выпустит.

Адам привел в порядок тело.

Включил компьютер. Уставился на монитор и смотрел, пока резь в глазах стала невыносимой.

А на часах уже утро.

Шесть. Семь. Половина восьмого. Хлопает дверь, раздаются шаги. И снова дверь. Другие шаги. Третьи. Людей становится слишком много, и тоска отползает, но не так далеко, чтобы Адам забыл.

– Привет, ты как?

Он как всегда пропустил появление Дарьи, и как всегда смутился. Попытался скрыть смущение, но оказалось – слишком устал.

– Совсем не ложился, что ли? Ты просто…

– Придурок, – ответил Адам. На нее было приятно смотреть. Широкие брюки цвета морской волны и тяжелый свитер, рукава которого закрывают Дарьины пальцы до самых кончиков. Свитер темно-багряный, с золотыми звездочками по плечу. Яна говорит, что у ее сестры отсутствует чувство меры и чувство вкуса. И вообще все чувства, и в этом Дарья похожа на Адама.

– Не придурок, – возразила она и, оказавшись совсем рядом, положила руку на плечо. – Вставай. Тебе надо хоть немного отдохнуть. Или привести себя в порядок.

Ее прикосновение не противно. Пожалуй, Адаму даже нравится, потому что тоска не любит теплоты чужих рук и отползает еще дальше, на самую границу своего существования.

– Результаты уже есть?

Дарья пожимает плечами и, достав из сумочки – полосатый шар на длинной цепочке – карамельку, протягивает Адаму.

– Обещал как только, так и прислать. А я про гребень узнала. И про Батори. Тебе должно понравиться, ты ужастики любишь.

– Рассказывай.

– Не-а, – Дарья толкнула в плечо. – Давай так, ты идешь к себе и приводишь себя в порядок. А я рассказываю про гребень. Идет?

Она сидела в своем обычном кресле, накрывшись пледом, хотя температура в комнате была достаточно высокой, чтобы Дарья не испытывала дискомфорта. На одном колене Дарьи лежала толстая книга сказок Гоуфмана, на другом – пустая чашка с остатками кофе.

– Давным-давно, в шестнадцатом веке от Рождества Христова, в маленьком замке появилась на свет девочка, которую при рождении нарекли Эржбетой. А следует сказать, что семейка у девочки была специфической даже для трансильванских венгров.