Книга Цифры нации - Николай Старинщиков

Машка тотчас среагировала на выпад «свекрови».

– Мы любим друг друга! – вскрикнула она. – А вам он никто! Он зачат в стеклянной пробирке!

Услышав о пробирке, Софья Степановна едва не лишилась дара речи, но быстро справилась с собой.

– Вон из нашего дома, – угрожающе прошипела она, подступая к Машке. – У него отец до сих пор живой, а ты мне про стекляшки… Вон!

– Подчинюсь только ему! – не сдавалась Машка, отчетливо понимая, что, увы, дала маху. Оставалось надеяться на Володеньку – ведь были же у них счастливые минуты. Но Кошкин почему-то молчал.

– Только попробуй… – Софья Степановна уставилась в сторону сына.

– Что ты молчишь-то? – спросила у него Машка. – Скажи, я подчинюсь.

– Ступай, Машенька, – произнес Кошкин потухшим голосом. – Уходи, раз так ты себя ведешь, – ведь она мне мать, а ты о пробирках толкуешь.

Машка выкатила глаза:

– Извини, я хотела всего лишь помочь тебе…

– Собирайся. Можешь жаловаться на меня в Ревком, в прокуратуру, еще куда-нибудь. Прости, но терпеть это невозможно. Иди… Тебя там примут…

– Ну что же, – вздохнула та. – Сказала, что подчинюсь, значит, подчинюсь…

Не торопясь она двинулась к выходу из квартиры, чувствуя на себе взгляды и надеясь, что в последний момент Кошкин окликнет ее или – о боже! – догонит в дверях, обнимет и поцелует. Но Кошкин не догнал и даже не окликнул, потому что зависел от Софьи Степановны, а та в свою очередь не зависела ни от кого.

Машка вышла из дома с курткой в руке. Это было все, что она заработала для себя у людей. Оказавшись на улице, она оглянулась в сторону дома и вновь изумилась: в окнах второго этажа не было никого – никто не хотел проводить ее даже взглядом, и это окончательно добило ее. Она отвернулась и пошла к косогору – туда, где обычно бывает не густо народу, где можно собраться с мыслями и даже решиться на что-то.

Вдоль косогора тянулся здесь чугунный парапет, по одну сторону от которого находился город, а по другую – громадный провал, поросший деревьями, кустарником и крапивой. Машка брела вдоль ограждения, пока не уперлась в полукруглую площадку с идущими вниз ступенями. Эти ступени светлой полосой уходили к лодочной станции. Там не было пляжа, там был лишь крутой, одетый в бетон берег. Зато там было много воды, вплоть до Заволжья, и там не было видно людей.

И Маня шагнула к реке, цепляясь глазами за длинный мост через Волгу, за березы и клены по сторонам от ступеней. Остро пахло полынью, по светлой реке серыми пятнами разбегалась мелкая рябь, в то время как в груди гремела буря. Там боролись по-прежнему двое, один из которых нашептывал о любви, а второй орал:

– За что любить этого Кошкина! Доложи Татьянохе о его разработках!

Однако, если идти к этому гаду, следует потушить остаток того, что теплится пока что в груди. Машенька была не способна на подобную подлость, поэтому остается лишь то, что находится в бетонных берегах. Войти для начала в воду, присесть, а затем открыть клапаны, которые имеются в теле, – и всё! Конец страданиям! Потому что система замкнется навеки, и ни один сигнал больше не будет напоминать несчастному телу ни о Кошкине, ни о Софье Степановне, которая утверждает, что родила своего отпрыска от председателя правительства. Ничего не будет. Останется лишь тухлое тело да кусок оплавленного дерьма под названием электронный мозг – его извлечет из черепной коробки дежурный патологоанатом.

На спуск к реке, с остановками, у нее ушел почти час. Машка подошла к воде, положила на серый бетон куртку, разделась, оставшись в одних трусиках. Бетонный берег оказался скользким от водорослей, и Машка, поскользнувшись, едва не упала, однако от задуманного не отступила. Она вошла в воду по шею и задержалась, ощущая ногами песчаное дно. На глубине было студено, как в колодце. И тут у Машки из тьмы сознания прорезался третий голос, более прагматичный, который подсказывал не торопиться. Однажды она поспешила, кинувшись к Жердяю, и тот использовал ее в собственных целях – против Кошкина, характер у которого – не приведи. Кошкин, помнится, был женат. И эта жена ушла от него из-за его же паршивого характера – вот бы с кем встретиться, поговорить, прикинувшись бедной овечкой. И Машка включила заднюю передачу. Она стала пятиться. Окунувшись с головой, вышла из воды, оделась в сухое и двинулась в обратном направлении. На пределе сил, уливаясь слезами, она поднялась на косогор, села на теплую от солнца деревянную скамейку и в удивлении посмотрела туда, где только что побывала. Ее изумлению не было предела – только такая упертая, тупая корова, как Машка Кошкина, могла до такого додуматься, чтобы в ясный сентябрьский день наложить на себя руки, не пытаясь выйти из жизненной ситуации…

Она оставалась здесь не так долго и, собравшись с духом, поднялась со скамейки и отправилась в путь, строго следуя внутреннему голосу. Вскоре она стояла возле дверей чужой квартиры, а бывшая жена Кошкина, Нина Маленькая, курносая щебетунья с голубыми глазами и певучим голосом, напрягая мозг, расспрашивала Машку по поводу визита. Она не торопилась впускать к себе гостью. И все щебетала по поводу каких-то долгов. Потом до нее дошло, что речь идет о Кошкине, а не о том, который тоже был Владимиром, но только не Кошкиным.

– Он выгнал меня, – уточнила Машка. – У него несносный характер, а его мама – вампир женского пола: пьет кровь и не захлебнется…

Услышав о бывшей свекрови, Нина Маленькая принялась щебетать еще активнее, потом распахнула дверь и впустила Машку.

– Извини, у меня не прибрано, – сказала она.

На кухне хозяйка усадила гостью за стол, на нем стояли две немытые тарелки и чашки с остатками кофе. Нина отправила посуду в моечную машину, а сама все чирикала про то, как она несла крест с этим Мошкиным.

– Кошкиным, – уточнила Машка.

– С ним самым… У него никогда не было времени для меня, хотя я ему всю себя посвятила. Сидела днями на кухне и сторожила, только бы щи не убежали на плите у его мамаши. Она же вообще никакая… Короче, мегера. Она мне всю кровь испортила, стерва. А этот ей подчинялся: не обижай маму – она мне жизнь дала…

– Он вышвырнул меня голышом, – вспомнила Машка. – Мне надеть нечего. А теперь еще эти разработки. Говорю: доверься мне, я тебе помогу.

– А он?

– Так он же гордый у нас, весь из себя…

– Ну, еще бы! Программист все-таки…

– Так-то он ничего мужик… – продолжила Машка. – Работает день и ночь… С деньгами вообще замечательно, даром что кризис…

– В смысле? – напряглась Нина.

– Кругом орут, а ему поступают деньги.

– В смысле вы не бедствуете?

Чайник давно вскипел, а Нина Маленькая продолжала расспрашивать Машку о бывшем супруге, напирая в основном на финансы и на работу. Потом спохватилась и стала возиться с чашками, но Машка теперь не хотела чая. Отвела душу – пора и честь знать, хотя в душе по-прежнему скребли кошки. Куда пойти? Куда податься? Да хоть к черту на рога, но только не в ведомство Татьянохи.