Книга Тайна пропавших картин - Ольга Солнцева

Я вдруг представила детский смех, раздающийся здесь, представила Матвея, обнимающего ребенка, увидела их счастливые лица. Вздохнула. Ради счастья своей дочки я бы пожертвовала многим. Наверно, это моя судьба: жить здесь, в этом доме, с Матвеем. Жаль, что мои родители и брат далеко. Но если у них все хорошо, пусть будет так, а я должна попытаться быть счастливой там, где я есть.

Так думала я. И даже обрадовалась этому неизвестно откуда свалившемуся на меня философскому настроению. И повернулась туда, где на стене висели картины – я заметила, что они странным образом выполняли роль микстуры, действуя на меня успокаивающе.

Обернулась и… замерла. Стена была пуста. Картины исчезли.

Ноги подкосились. И я, нащупав рукой кресло, кулем опустилась в него.

Конечно же, это сделал Матвей. Больше некому. Решил проблему по-своему. И это в тот момент, когда я решила начать жить здесь и сейчас! А как картины-то жалко! Никитка там был как настоящий.

Я заплакала. Опять мир вокруг сузился и почернел.

Зачем он это сделал? Неужели он не осознавал, что таким образом принесет мне только боль? Могут ли изменить чувства картины, которые – с глаз долой. Но ведь не из сердца – вон. Это невозможно!

Дверь в коридоре хлопнула.

Вернулся.

И что сейчас? О чем говорить?

Я торопливо смахнула слезы: не хватало, чтобы он заметил мои слезы.

Поняла, что Матвей уже в комнате. Обернулась медленно. Стоит, смотрит на меня.

Я отвернулась.

Он подошел, встал рядом с креслом на колени, хотел встретиться со мной взглядом, но я закрыла глаза.

– Саша, – тихо произнес он. – Я был у Тамары Александровны…, - помолчал, видно, ждал моего ответа; не дождался, продолжил: – …Она сказала, что ты хотела уйти к ним с дочкой, – снова тишина. – Давай попробуем начать все с начала… Я понимаю, что ты скучаешь по своей семье. Но я надеюсь, что наступит день, когда смогу помочь тебе…

Тут меня прорвало:

– Ты врешь! Ты все время врешь! Ты никогда не хотел мне помочь! И сейчас… Ты знал, ЧТО значат для меня эти картины! Но ты унес их. Где они?! Отвечай!

Я схватила его за ворот куртки и начала трясти.

– Эти картины нарисовал ОН. Поэтому они тебе дороги?

– Дурак! Там мой брат Никита! Там я! Там время, когда я была счастлива! Тебе никогда этого не понять. Твой мир – другой.

Матвей, однако, пропустил эти колкости мимо ушей.

– У тебя есть фотографии твоей семьи. Мы сделаем к ним рамочки, увеличим, если нужно, и повесим на стену. Это лучше, чем картина. Там – живые люди. На картине – копия. И не скажу, что удачная… Саш, сейчас – не это главное. У нас дочь. И мы еще можем быть счастливы…

– Ты ничего не понимаешь! – выкрикнула я и закрыла лицо руками; слезы душили меня.

– Ты зря так думаешь, – тихо сказал он, и в голосе почувствовалась боль. – Как раз я тебя понимаю, как никто другой. Любовь делает человека глупым. И мы не можем сопротивляться этому и поступать правильно… Так случилось со мной. Ты и я – мы и вправду из разных миров. Но я не мог и не могу заставить себя не любить… И не могу заставить ТЕБЯ полюбить меня… Хотя, иногда мне кажется, что и ты ко мне не так равнодушна, как хочешь показать…

– Глупости! – закричала я. Вскочила с кресла, оттолкнула его и побежала в коридор.

Я выскочила на улицу и пошла, куда глаза глядят. В голове моей все перепуталось. Я не знала, что делать и как дальше жить.

Уйти от Матвея или прислушаться к его словам и к тётиным, думать только о Еленке и будущем малыше?

Забыть прошлое или отстаивать своё право иметь хотя бы жалкие осколки того счастливого времени, и поэтому заставить мужа вернуть мне пропавшие картины?

Только хватит ли сил бороться за это право?..

Так я и пробродила до вечера по улицам. И только позднее узнала, что Матвей ходил за мной по пятам – оберегал меня от неприятных неожиданностей…

112

Мой животик потихоньку рос, но окружающим всё ещё был не заметен. Чувствовала я себя прекрасно, так что и общее физическое состояние не выдавало мою беременность. А мне удивительно приятно было хранить свой секрет и никому, даже тете, не рассказывать. К тому же, я все еще на нее обижалась, что она не поняла меня в тот день.

Алексей исчез. Я гнала мысли о нем из своей непутевой головы, заполняя их думами и разговорами с моим еще не родившимся малышом. И оказалось, это было не так трудно. Почему-то при мыслях о нем вспоминались его слово «бастрюки», оправдание «Верьте, я ничего не сделал плохого!» и торопливый уход без прощального взгляда на меня. «Всё – притворство! – думала я. – Не было никакой любви! По крайней мере, он меня не любил. Это я, как идиотка, мысленно сдувала с него пылинки и молилась, чтобы у него всё было хорошо. А он вспомнил обо мне только тогда, когда встретил в библиотеке. И ходить, опять же, начал не из-за любви ко мне, а, может, чтобы насолить своей пролетарке».

Но боли от таких мыслей, слава Богу, не было. Это как от долгой игры на гитаре: когда учишься, на подушках пальчиков появляются мозоли, и каждый раз, когда ты нажимаешь на струны, испытываешь боль; но проходит время, мозоли остаются, а боль при игре исчезает.

Да и в моем-то положении страдать из-за любви к мужчине было неразумно. Во мне зарождалась другая любовь: к тому, кто рос и развивался внутри меня. Каждый раз, думая о чуде внутри меня, губы растягивались в улыбке.

Кто там, интересно, мальчик или девочка?..

Матвей делал вид, что не помнит ничего о том событии с Алексеем и не замечает моих обид – я продолжала быть с ним отстраненно холодной, а он, как прежде, был внимательным, нежным, заботливым.

Хотя в душе к мужу уже сильной обиды не было – его тоже можно было бы понять, – однако картины мне было все равно очень жалко. Я обошла все незакрытые музеи в городе, поспрашивала работников – поиск закончился ничем. Может, он просто на время убрал их куда-то, а потом вернет, когда удостоверится, что я не вспоминаю и не грущу по Алексею?

Сердце мое всё же стало оттаивать и успокаиваться. Матвей получал свою долю моего внимания и был счастлив. Он безумно любил дочку, и я не могла ненавидеть его уже даже за одно это.

Жизнь вроде как возвращалась в то же русло, какой была до моей последней встречи с Алексеем, когда произошло то, о чем я собираюсь сейчас рассказать…

113

Однажды вечером на улице я столкнулась с Тикуньей. Я не узнала ее, если бы она сама не подошла ко мне. Из вечно грязной и растрепанной тётки она превратилась в современную пролетарку: юбка едва закрывала костлявые коленки, черная кожаная куртка объясняла ее общественную значимость, короткие подстриженные волосы небрежно торчали из-под повязанной на голове косынке…