Книга Дикие - Рори Пауэр

— Слишком слабые перспективы, слишком велик риск, — продолжает она. — Они не могут вылечить токс. Если бы у них была возможность проводить больше экспериментов…

— Экспериментов? — Ее слова задевают в памяти какую-то струнку, но я никак не могу ухватить мысль; закрываю глаз и проматываю события последних дней, пока не добираюсь до нужного воспоминания. Уэлч на причале, перед смертью. Они хотели проводить испытания на вас, сказала она, но я им не позволяла.

— Уэлч была на нашей стороне, — говорю я. — Верно?

Директриса хмурится.

— Я не знаю, из кого состоит «ваша» сторона, Гетти, но мисс Уэлч была категорически против того, чтобы подвергать эксперименту всё тело, если это могло привести к излишним страданиям. — Она нервно улыбается. — Лично я считаю, что она ошибалась. Теперь это очевидно вдвойне.

— Она покончила с собой. — Меня трясет, и Риз, подступив ближе, кладет руку мне на спину. — Она сделала это из-за ваших планов.

— Давайте не будем забывать, — говорит директриса, и по ее лицу пробегает тень раздражения, — что она была взрослой женщиной, способной на критическое мышление. Она сделала выбор. Я не собираюсь брать на себя ответственность за ее поступки.

Она права, Уэлч сделала выбор — она выбирала нас каждый раз, когда выбрасывала в океан зараженные продукты, каждый раз, когда заставляла нас лгать директрисе.

А я ошибалась. Все это время я ошибалась на ее счет.

Я не могу больше здесь находиться. С каждым своим промахом я копала нам яму. Этому острову будет лучше без меня, даже когда прилетят самолеты.

— Гетти, — говорит Риз у меня за спиной. Из коридора все громче доносятся голоса: девочки таскают из соседних кабинетов столы и скамьи, все, чем можно загородить двери.

Я возвращаюсь к директрисе.

— Когда прилетят самолеты?

— До темноты.

Вот и все. Один день. Все, что осталось у Ракстера, пока эскадрилья истребителей не сотрет его с лица земли. Я слышу в голове голос отца, и он говорит мне бежать, бежать как можно дальше и как можно быстрее. Так я и поступлю, но сперва мне нужно понять кое-что еще.

— Зачем возиться с водой, если нам все рано конец?

Директриса тихонько кашляет.

— Так было бы гуманнее.

— Гуманнее? — Еще немного, и я рассмеюсь ей в лицо. Поверить не могу. — Где была ваша гуманность, когда вы распылили газ?

— Это должно было сработать, — говорит директриса. — Думаю, концентрация оказалась недостаточной. С твоей подругой сработало.

На секунду комната исчезает. Я снова стою на пароме в свой первый день в Ракстере и смотрю, как Байетт смотрит на меня. Ее улыбка выглядит как то, чего я ждала всю свою жизнь; она улыбается так, будто я особенная.

— Нет, — говорю я. — Нет, не понимаю. О чем вы?

— Твоя подруга — мисс Уинзор.

У меня перехватывает дыхание. Риз тихонько матерится.

Но директриса не останавливается.

— Насколько мне известно, она успела внести значительный вклад в исследования.

— Успела? — повторяю я, хотя знаю, знаю, что последует за этими словами.

— Она умерла. — Директриса пожимает плечами. — ЦКЗ применили газ еще вчера.

Пустота внутри, как будто целый кусок меня выдрали с корнем. Она не могла умереть. Глаз щиплет от слез, меня начинает трясти.

— Я вам не верю, — говорю я. — Не верю.

— Это ничего не меняет.

Не сознавая, что делаю, я вцепляюсь директрисе в лицо ногтями. Она вскрикивает, и по ее коже струится кровь, пока я полосую ей шею. Риз обхватывает меня поперек живота, оттаскивает назад, и я бешено лягаюсь, пытаясь до нее дотянуться.

— Она лжет, — говорю я. — Она не знает Байетт, она не понимает.

— Я знаю, — говорит Риз мне на ухо. — Ты права, но у нас нет времени. Ты сама сказала, забыла? Надо уходить.

— Да. — Я тяжело сглатываю, заставляя себя успокоиться. — Только еще кое-что. Вылей воду. Оставь одну бутылку.

— Нет! — вырывается у директрисы. — Нет, нет, подождите.

Риз отпускает меня, и я за шею прижимаю директрису к стене.

— Все кончено, — говорю я. Риз опустошает бутылки. Пол становится темным и скользким, и директриса начинает плакать.

Байетт не умерла. Я в это не верю. Директриса лгала раньше и может лгать сейчас. Я найду Байетт, как и обещала, и тогда расскажу ей, что сделала это ради нее.

Я отпускаю директрису, отвожу здоровую руку назад, и Риз передает мне последнюю бутылку. Ради Байетт, ради мистера Харкера, ради нас.

— Мы должны были это выпить? — спрашиваю я и подношу бутылку к губам.

Она кивает.

— Так будет лучше. Зачем вам вся эта боль? Клянусь, вы даже не поймете, что случилось.

— Да. — Я смотрю на воду и облизываю губы. Когда я поднимаю взгляд на директрису, она тепло смотрит на меня и кладет руку мне на плечо.

— Больно не будет, — мягко говорит она.

Я наклоняюсь к ней.

— Докажите.

Она ахает, и я заталкиваю ей в рот горлышко бутылки, наваливаясь на нее всем весом и удерживая челюсть, не позволяя стиснуть зубы.

Сдавленный крик, всхлип, и она начинает биться, пытаясь вырваться. Вода льется по моей руке, обливая ей рубашку. Она старается не глотать, но скоро ей придется это сделать. Я чувствую ладонью ее мокрые губы, но только надавливаю сильнее, прижимаясь лбом к ее лбу. Она сделала это с нами. Теперь наша очередь.

У нее текут сопли, она начинает давиться, ее тело сотрясают спазмы. Я смотрю на ее горло и жду, жду, жду, пока наконец она со стоном не начинает глотать.

Я стою рядом с ней, нога к ноге, до тех пор, пока она не оседает так, что я больше не могу ее удержать. Я отхожу, и она падает на пол, на четвереньки, хватая воздух ртом. Она такая маленькая… Я вижу ее иссушенные запястья, желтушную бледную кожу. Я сминаю бутылку и бросаю рядом с ней.

— Оставь ее, — говорит Риз, — пошли. Там становится жарко.

Я оглядываюсь, не понимая, о чем она, и она кивает в сторону коридора. Двери в вестибюль сотрясаются. Если не выдержали парадные двери, у этих нет ни единого шанса. Я слышу, как Джулия кричит на остальных, поторапливая с баррикадой. Вот только это их не спасет.

— Да, — говорю я.

Я забрасываю за спину рюкзак, слегка пошатываясь от тяжести, и мы выходим из кабинета. Мы не оглядываемся до самой кухни — только тогда я проверяю, не идет ли кто за нами.

Пустой коридор и крики. Нужно спешить.

Риз подбегает к пожарному выходу; потрескавшийся знак не горит. Я догоняю ее, и она, приоткрыв дверь на пару дюймов, выглядывает наружу.