Книга Я – Сания - Сания Испергенова

Даже тем ребятам, которые жили в семье и попали в детский дом уже подростками, нужна серьезная помощь. На них плохо влияет жизнь в неестественных условиях, в отрыве от самых близких людей. Они начинают пить, употреблять наркотики, убегать и бродяжничать. Спасти в такой ситуации может только сознательный, зрелый человек, которому «не все равно». Я своими глазами видела, как меняются дети, когда у них появляются близкие люди. Хотя бы наставники. Еще лучше – приемные родители. Многих это вытянуло буквально со дна. Как и меня. Не будь Эсланды Борисовны, я бы пропала.

Самыми трудными стали первые пять лет моей самостоятельной жизни. Я продолжала бояться взрослых, на улице не могла ни к кому подойти, для меня немыслимо было даже просто спросить дорогу. В любой ситуации, когда требовалось обратиться к незнакомому человеку, сердце колотилось как бешеное. Я едва ли не падала в обморок. Для меня до сих пор каждое новое знакомство – это гигантский стресс.

У меня, к сожалению, есть перед глазами примеры выпускников, которые так и не смогли адаптироваться к жизни за стенами учреждения. Они постепенно прекратили все контакты с людьми, не учатся, не работают, получают пособия. Есть те, кто вообще не выходит из дома. Ни во двор, ни за продуктами в магазин – им слишком страшно. Живут в затворничестве, в депрессии и на грани нервного срыва. Я их прекрасно понимаю. Для меня многие годы вся связь с внешним миром была только через Эсланду Борисовну.

Она стала для меня тем самым родным человеком, который нужен каждому ребенку, чтобы разорвать наконец психологическую пуповину. Выйти из небытия. Стать частью реального, а не выдуманного мира.

Глава 32

Поиск

Ответ от матери на письмо, которое я отправила ей после девятого класса, так и не пришел. Я долго ждала, переживала и задавала себе вопросы. Письмо не дошло? Мама не поняла, что я больше всего на свете хочу ее увидеть? Или я не нужна… Последняя догадка – о том, что она прочла письмо, но не захотела ответить, – ранила слишком сильно. Я даже думать об этом не могла: если так, лучше бы меня убило бутылкой.

Еще учась в школе, я начала искать маму через социальную сеть «Одноклассники». Мы жили в ЛТО, там был интернет-клуб: можно заходить, оплачивать доступ и сидеть в Интернете целый час. Стоило это семь гривен. Я уже знала к тому времени фамилию, имя, отчество, год рождения мамы и по этим данным быстро ее нашла. Увидела, как она выглядит сейчас – все-таки немного похожа на меня, – посмотрела на ее детей. Их оказалось четверо. Долго собиралась с духом, чтобы написать ей сообщение в Сети. Отправила. Ждала ответа, безумно переживала. Но она и теперь молчала. Я написала еще раз. И еще. Я написала много писем, но она не ответила ни на одно. Тишина была сродни ударам ножа. Очень больно. Постепенно, через ее профиль, я вышла и на других родственников – их у мамы в друзьях оказалось огромное количество. Я смотрела, с кем она общается чаще всего, просматривала их профили и стала чем-то вроде привидения в своей кровной семье – читала публикации родных, наблюдала за ними, разглядывала фотографии, но никак не проявляла себя.

После выхода из детского дома я решила во что бы то ни стало получить информацию о родных. Мы с Эсландой Борисовной пошли в социальный отдел и попросили выдать мои личные данные – все, какие есть. В первую очередь мне нужны были адреса. Но, господи, что тут началось! На меня накричали и выгнали в соседний кабинет. Эсланду Борисовну заперли в отделе, приперли к стене и стали воспитывать: «Это же ребенок! Вы понимаете, что вы творите?! Для нее будет слишком сильный удар!» Меня всегда поражало, что в детском доме каждый сотрудник, каждый делопроизводитель разбирается в детской психологии лучше, чем психолог. Все взрослые прекрасно «знали», что нужно нам – детям! Хотя не понимали в этом абсолютно ничего. И, несмотря на то что всегда фатально ошибались, продолжали гнуть свою линию.

Да, я знаю, что в стране есть тайна усыновления. И усыновленные не имеют права на информацию о себе, не могут ее получить из-за этого странного закона. Но при чем тут я?! При чем тут сироты, которых никто и никогда не усыновлял?!

Почему мы, срастаясь с мыслями о матерях, не имеем права знать о своем происхождении, о своих родителях? Это важно! Для меня это важнее всего на свете – было и остается сейчас. Я не могу жить, не понимая, кто я, откуда взялась и почему именно со мной все это произошло.

– Зачем тебе это нужно?! – орали на меня специалисты. – Это никому не нужно! Они тебя забыли. Они тебя бросили! Ты что, не понимаешь?

Да откуда им было знать?! Все меня бросили или не все?! Может, не все родственники знали о моем существовании! Но сотрудники обрабатывали Эсланду Борисовну и меня. Стыдили нас. Гнали прочь и не хотели давать никакой информации. И это при том, что мне уже исполнилось восемнадцать лет! При том что не было закона, который запретил бы мне знать правду о самой себе. Мы держались и настаивали на своем. Просто просили данные и никуда не уходили из кабинетов, по которым нас развели. Устав от нас, сотрудницы выдали наконец адрес бабушки – правда, индекс не написали из вредности, но его легко можно было найти в Интернете – и заодно, в довесок, шлепнули на стол мои фотографии из дома ребенка. Я увидела их, и на меня волной нахлынул ужас: словно я снова оказалась там, в этом аду. Сначала не хотела брать снимки, но потом поняла, что не надо отказываться – это тоже моя история и единственная возможность запомнить, какой я была в детстве.

Адресом бабушки я тут же воспользовалась – села и написала письмо. Только отправить не успела: словно по волшебству, вечером того же дня на меня через «Одноклассников» вышла двоюродная сестра. Ее зовут Айгуль. Наверное, она обратила внимание на то, что я заходила к ней в профиль. Айгуль написала: «Привет! У моей мамы девичья фамилия тоже была Испергенова. Может, мы родственники?» Я ответила: «Может быть», – и написала, что я старшая дочь ее родной тети, только выросла в детском доме. Конечно, она не поверила. Потребовала факты. И я ей рассказала свою историю. Что я родилась 10 декабря 1992-го. Что мою маму зовут так и так. Что она оставила меня в родильном доме и написала бумажку «заберу ребенка в течение 3 месяцев», а потом бесследно пропала. Айгуль оказалась потрясена! Тетя была для нее примером прекрасной матери, обожала своих четверых детей, души в них не чаяла, сложно поверить в то, что она так поступила со мной, своим первым ребенком. Я стала кидать ей другие факты. Что мама окончила Тимирязевскую академию. Что у нее день рождения такого-то числа. Что сама она из Челябинской области и сейчас там живет. Что у мамы есть две старшие сестры. Я даже написала адрес бабушки, который мне выдали в соцотделе. Только тогда Айгуль поверила мне и спросила, может ли она рассказать все это своей маме – моей тете. Я разрешила. И через некоторое время двоюродная сестра написала мне снова: сказала, что ее мама приглашает меня к ним в гости. Мы с Эсландой Борисовной стали собираться в Челябинск – я очень хотела увидеть свою семью, жила мыслями об этой встрече, но боялась ехать одна.

И вот мы купили билеты. До отъезда оставались считаные дни. В тот вечер я сидела дома, смотрела «Звездочки на Земле» – первый фильм, который заставил меня плакать, до этого не плакала ни над одним. Чужие истории не вызывали у меня жалости или глубоких переживаний. Боли хватало своей. Но в этом фильме был такой момент, когда родители оставляют своего сына, главного героя, в интернате. А сами уезжают. И вот на этой сцене я почувствовала невыносимую боль. У меня внутри все взорвалось, соединилось воедино с чувствами этого мальчика. Сижу я рыдаю, и в этот самый момент от Айгуль приходит длинное письмо через «Одноклассники»: «Здравствуй, Сания. Я была сегодня в гостях у своей тети, твоей мамы. У меня получилось вызвать ее на личный разговор. Она сказала, что она не твоя мать. Тебя родила другая женщина, а тетя просто дала ей свой паспорт, потому что та была без документов и ее не брали в роддом. Она ее толком не запомнила. Прости. Я думаю, тетя говорит правду. Но зато она знает твоего отца и давно ищет его сама…» Там были еще слова, очень много текста, но я не могла дочитать. Уже после слов «ОНА НЕ ТВОЯ МАТЬ» у меня началась истерика, все поплыло перед глазами. В ответ я смогла отправить Айгуль только многоточие. Девятнадцать лет жизни… Непрерывные мысли и мечты о маме. А в итоге – она НЕ МОЯ?!