Книга Пациент особой клиники - Себастьян Фитцек

– Зачем?

– Я все объясню. Разрешите только сначала переговорить с женой.

Несмотря на то что до этого он в первую очередь пытался дозвониться до шурина, теперь Тилль ясно осознавал, что чуть было не совершил ошибку. Прежде всего ему следовало известить Рикарду о том, что ему удалось выяснить, и сообщить ей, что шанс вернуть их сына еще сохраняется. Если ему удастся вселить в нее огонек надежды, то тогда, чтобы все выяснить, она станет сражаться на его стороне, словно львица. Кроме того, как мать, она обладала правом первой узнать от него всю информацию, которую ему удалось добыть.

– Если вы не Патрик Винтер, то в наших документах нет контактных данных вашей жены, – с трудом подавив вздох, сказала фрау Зенгер.

– Я хорошо помню ее номер. Пожалуйста, попробуйте его набрать! – воскликнул Беркхофф и продиктовал цифры телефонного номера Рикарды.

К его удивлению, фрау Зенгер не стала больше задавать вопросов, а вынула трубку из зарядного устройства и набрала названный номер. С замиранием сердца Тилль услышал гудки, а когда на другом конце провода ответили, то оно чуть было не выпрыгнуло у него из груди.

«Мое предположение, что Трамниц что-то сделал с мобильником, оказалось верным», – подумал он.

По городской линии связи Рикарда оказалась доступной!

– Алло! С вами говорит профессор Зенгер из «Каменной клиники». Добрый день. Ваш муж сидит напротив меня и хочет с вами поговорить. Да, да, я знаю. Весьма сожалею.

«О чем она сожалеет?» – подумал Тилль.

Он не успел удивиться извинениям руководителя клиники, как она передала ему трубку. В горле у Тилля запершило, как будто он съел что-то горькое, и Беркхофф непроизвольно закашлялся.

– Алло! – произнес он.

Однако в трубке была тишина. Тогда Тилль закрыл глаза, чтобы не видеть ни фрау Зенгер, ни ординаторской, ни самой клиники, пытаясь сосредоточиться на самом важном телефонном разговоре в своей жизни.

– Привет, дорогая, это я.

– Слышу.

В голосе Рикарды звучала тревога, что было объяснимо, поскольку с мужем ее связала сама руководитель психиатрической лечебницы.

– Не волнуйся, все хорошо, я в порядке.

В трубке опять возникла тишина. Казалось, Рикарда потеряла дар речи, и такое, учитывая сложившуюся ситуацию, было вполне объяснимо.

– Не знаю даже, с чего начать. Я осознаю, что мои слова покажутся безумными. Мне и самому с трудом в это верится. Точнее, я хочу в это верить.

– Не понимаю…

– Я и сам не понимаю, – прервал он сухо звучавший голос жены. – Мне трудно это сформулировать так, чтобы тебя не ранить. Поэтому скажу проще. Мне удалось сделать то, зачем я здесь, и установить контакт с Трамницем.

– С Трамницем? Этим убийцей?

– Да, верно. Как я и обещал. И он говорит… – В этот момент Тилль крепко сжал веки, но сдержать скупые слезы не смог, и они покатились у него по щеке. С трудом переведя дух, он продолжил: – Он говорит, что наш сын, возможно, еще жив.

– Что ты сказал? – простонала Рикарда.

– Я знаю, о чем ты думаешь. Это маловероятно, однако…

– Зачем?

Она произнесла всего одно слово, но и этого было достаточно для того, чтобы окончательно выбить Тилля из колеи. Он снова открыл глаза и заморгал, думая не о том, что сказала его жена, а о том, как она это произнесла.

Это «зачем?» прозвучало так холодно, так агрессивно, почти с ненавистью!

– Не понял.

– Зачем ты это делаешь? – спросила она ледяным тоном.

– Я… я… – начал заикаться Беркхофф. – Я хочу ясности, дорогая. Мы же говорили об этом, и ты тоже хотела все прояснить и даже попросила, чтобы я заставил его страдать.

В трубке вновь послышался стон. Но на этот раз в нем было меньше боли, а больше раздражения, можно даже сказать, ярости.

– Послушай меня, – заявила Рикарда. – Я уже сказала об этом фрау Зенгер. Больше такого мне не вынести. Прекрати все это!

– Прекратить?

– Да. Оставь меня в покое. Оставь нас в покое. И никогда мне больше не звони, Патрик.

За этим заявлением последовало ужасное: она повесила трубку. На линии раздался короткий щелчок, который показался Тиллю ударом запираемой двери в застенке. Рикарда прекратила с ним разговор по той же непонятной ему причине, по какой назвала его «Патриком».

«Почему она назвала меня моим псевдонимом?» – лихорадочно принялся размышлять он.

– Так что вы хотели мне рассказать? – донесся до него голос фрау Зенгер.

Тилль поднял глаза и в это мгновение, глядя на женщину, чей образ смутно проступал через пелену слез, застилавших ему взор, вспомнил, что он не один. Вспомнил Беркхофф и то, что эта дама, сидевшая напротив, ждет от него доказательств его утверждений. Доказательств, которых у него не было.

– Я – Тилль Беркхофф, – с вызовом произнес он.

Так обычно отвечают маленькие дети, говоря «потому», на поставленный им вопрос «почему?».

– Ваша жена отрицает это, – рассудительно проговорила фрау Зенгер. – Она сказала мне, что вас зовут Патрик Винтер.

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – вспомнил Тилль последние слова Рикарды.

– Это мой псевдоним. Судите сами. Мне… мне неизвестно, что здесь происходит. Но я здоров и притворился больным только для виду, чтобы попасть сюда.

– Зачем вам это понадобилось?

– Чтобы оказаться ближе к убийце моего сына.

– Как зовут вашего сына?

– Что за глупый вопрос. Его зовут Макс. Разве вы не читаете газеты? Макса похитили более года назад.

– Макса Беркхоффа?

– Совершенно верно. Почему вы смотрите на меня так, словно я говорю о летающих тарелках? Вы же знаете, почему Гвидо Трамница здесь закрыли.

– Не закрыли, а препроводили на лечение, – поправила она, как будто между этими словами была огромная разница.

«Слова «изолировали от общества» или по-другому «закрыли» имеют только один смысл, тем более что детоубийцы излечению не поддаются», – подумал Тилль и сказал:

– Он лишил жизни не только двоих детей, в чем уже признался. Он также похитил, мучил и убил моего сына.

– Он точно это сделал?

– Но он молчит.

– И вы хотите получить от него необходимые сведения?

– Да, конечно. Какой отец этого не хочет?

«И никогда мне больше не звони, Патрик», – почему-то вновь вспомнились Тиллю последние слова Рикарды.

– Значит, вы проникли сюда, притворившись больным?

– Да, эта идея родилась у меня, когда я услышал, что Трамниц ведет дневник. И знаете что? Это оказалось правдой, и я могу доказать, что Макс на его совести.