Книга Скверное дело - Селим Ялкут

— Ай, какая такая тайна. Мужчина? Женщина? Лучше, если крест на себе не носит.

— А если носит?

— Может защитить. Он не виновен совсем, а мы напрасно думаем. Разве не бывает?

— Бывает. — Подтвердил Михаил Иванович.

— И я говорю. Вот еще один след. А это глазок, видите? Женщина? Есть такая?

— Женщин много. — Уклонился Леня от ответа. — Убитый — интересный мужчина был.

— Нужно его самого спросить. — Все трое поглядели на фотографию. Даже Аревик встала. Подошла ближе и сунула над столом морду.

— След чует. — Сказала Сильвия и дала собаке печенье. Еще раз поглядела на фотографию. — Нет, не припоминаю. Но если музей, вы говорите, почему нет. Гарик тоже из музея.

— Какого музея?

— Матенадаран. Музей рукописей в Ереване. Он там важную должность занимал.

— Я знаю Матенадаран. — Неожиданно разговорился Михаил Иванович. — Был на экскурсии. У меня книга есть. Смотрю иногда.

— Гарик оттуда. Шесть языков знает, армянский, русский не считаю. Давайте дальше смотреть.

— Он и сейчас в Матенадаране? — Спросил Леня.

— Думаю, да, а может быть, нет. Знаю, раньше света у них не было. При свечах сидели… Рукописи старинные под окном смотрели…

— Там, наверно, и византийские есть?

— Почему нет? Сколько угодно. С первых веков христианства Пятый, седьмой, девятый век… Византия еще молодой девочкой была.

И все снова уставились на кофейную гущу. — Но вот, больше ничего сказать не могу. Просто дело такое. Не складывается. А, может быть, его не убили?

— Убили. — Подтвердил Леня. — И похоронили уже.

Сильвия вздохнула, глянула на темные потеки. — Видите, как смешалось, все сразу. Может, случайные люди? А вам сколько хлопот.

— Давайте, мою перевернем. — Предложил Михаил Иванович.

— Он уже все сказал. — Сильвия кивнула на фотографию. — Больше не скажет. Значит, не хочет…

— Или не может… — Предположил Леня. — Сзади ударили.

— Очень плохо. Армяне так не поступают. — Сильвия прямо глянула на Леню. — Если хочешь, встреть врага, как мужчина, а вот так, сзади. Никогда.

— Ясно. — Подтвердил Леня, пряча фотографию. — Жаль уходить. Где тут свежие газеты можно купить? Пока доедем…

— Из Москвы привозят. Но вы возьмите. Я прочла уже.

— Зачем. В хозяйстве понадобится. А вы Красную Звезду, смотрю, читаете? Переживаете за обороноспособность родины.

— Где теперь эта родина? — Сильвия горько вздохнула. — Я все читаю. Племянник привез и оставил…

— Приветливая тетушка. — Сказал Михаил Иванович, когда сыщики, отблагодарив и откланявшись, оказались на улице. — Наша бы ни в жизнь не впустила. А тут тебе и кофе, и разговор. Как будто к родственникам попал.

— Это их характер. Армянский. Замечательный народ, душевный. Умеют поговорить, сами расскажут и тебя расспросят.

— А чего мы ездили? — Михаил Иванович удивился как-то вдруг. — Был этот Гарик или не был? В жизнь, не скажет. Наоборот, еще у тебя выпытает.

— Приказали, вот и ездили. Думаю, — сказал Леня, — она сейчас названивает, кто был и чем интересовались. Но не совсем зря. Можете мне поверить. — Леня уважал возраст Михаила Ивановича, а теперь после знакомства с Матенадаром еще уважения прибавил…

…Балабуев объяснил Лене так. — Ты в болоте не тонул? Нет? Повезло. — И признался. — И я не тонул. Тут главное, как советуют грамотные люди, не делать лишних движений… И у нас так. Только дернешься и засасывает. Вот зачем ты мне это привез? — Ткнул он Шварца в газету.

— В библиотеку заскочил, копию сделал. Как она там оказалась? Красная Звезда. И статья помечена.

— А к нам какое отношение? Еще танков нам не хватало. Чьи они?

— Известно, русские.

— Знаю, что русские. Если бы в Армению, я бы понял. А тут. Запрос в Думе. Продажа восьми танков Азербайджану. Какое они к нам имеют отношение? И к этому проклятому музею. (Нервы у Сергея Сидоровича стали сдавать.) Правильно Берестова талдычит. Мистическое место. Непонятно только, от кого слышим. — Самолюбивый Балабуев не мог перенести унижение. — А Кульбитин здесь причем?

— Мало ли, как могло быть. — Рассуждал Шварц. — Он ведь энтузиаст, Павел Николаевич. Может, запрос послать армянам по поводу этого Антоняна? По линии обмена информацией.

— Умный какой. — Проворчал Балабуев, и сунул Шварцу бумагу. — На, читай. Пока ты там за кофеем прохлаждался.

— Антонян Габриель Гургенович… погиб в ходе вооруженного кофликта в Нагорном Карабахе. Это сколько? Два года тому назад.

— Вот именно. — Балабуев подвел черту. — Дело это не наше.

— Хотите предположение? — Хмыкнул Шварц. — Версию? Немного мы у себя его еще подержим. Дело это. Или я не прав, Сергей Сидорович?

— Прав. — Согласился Балабуев.

Глава 47

— Федя, — спросил Балабуев невесело, — чем мы с тобой занимаемся? — И сам же и прояснил. — Ерундой. Хорошо, Федя, что ты на телефонных звонках сидишь, пользу приносишь. Но ты же не телефонистка. Или я чего-то не понимаю?

Балабуев взял паузу, но Картошкин смолчал.

— Ты, Федя, активный музейный работник, и горой стоишь за историческую науку. Так я думаю. Сколько ты там? Две недели.

Я тебе говорил, и твои сотрудницы подтвердят, два дня достаточно. И ты в проблеме. А где результат?

Картошкин покаянно молчал.

— Учти, Федя, не раскроем это дело, музею твоему каюк. Буль-буль и исчез в пучине. Никто слова доброго не скажет, слезу не прольет. Это ясно?

Возразить было нечего.

— Как может быть, что директор музея Плахов Алексей Григорьевич трудится сам по себе, а его подчиненный ходит, как гармонист за околицей, интереса не проявляет? — Распекал Балабуев. — Ты Титаник смотрел? Видел, чем кончилось. Где инициатива? Тем более, ты с английской леди знаком. Интервью у нее брал. Так ведь?

Воспоминание было не из приятных. Слаб был тогда Картошкин, а такое вспоминать не хочется. Но Балабуев не для того выговаривал, чтобы щадить. Хотел вдохнуть дух победы. — Ты знаешь, что она приезжает?

Картошкин покаянно молчал.

— Где план мероприятий? Где версии? Правильно о нас Черчилль говорил (Балабуев взял паузу)… не помню что. Так и будем сидеть? Тут еще Берестова повадилась. Кто такая? Авантюристка. Что за интерес? В общем, так. Леонида Германовича я из музея забираю. Пеньюары на известные места примеряет в рабочее время. (Откуда это Сергей Сидорович взял, так и осталось неизвестным.) Ты — глаза и уши. Других у меня нет. С Плаховым наладишь отношения немедленно. Англичанку встретишь, напросишься на интервью. Поговоришь по душам. С Берестовой постараешься разобраться. Ты же репортер, Федя. Папарацци от бога. Какую целину поднимал. А теперь что? Бюрократом заделался? С греком… чем вы сейчас занимаетесь?