Книга Спиноза - Петр Люкимсон

Личная встреча Спинозы и Блейенберга, как следует из письма последнего от 27 марта, все же состоялась, но никак не способствовала изменению позиций и сближению сторон. Спиноза нашел в себе силы совершить еще один жест вежливости и ответил на это письмо 3 июля, и на этом его общение с Блейенбергом закончилось.

Переписке Спинозы и Блейенберга уделено в этой книге так много места по целому ряду причин.

Во-первых, потому, что, как уже было сказано, это первая и довольно убедительная критика воззрений Спинозы с точки зрения христианской философии, несущая в себе в зародыше возражения будущих, куда более мощных противников Спинозы.

Во-вторых, сама эта переписка оказала, по мнению биографов Спинозы, немалое влияние на последующие события его жизни. В частности, считается, что именно переписка с Блейенбергом навела Спинозу на мысль написать «Богословско-политический трактат» и представить миру свой взгляд на Священное Писание. Одновременно эти же письма убедили его, что человечество пока не готово к принятию его воззрений и ему следует остерегаться того, чтобы публиковать свои сочинения под настоящим именем.

Наконец, переписка с Блейенбергом интересна тем, что в третьем письме к нему Спиноза пишет, что на многие вопросы, возникающие у его оппонента, он дает ответы в «еще не изданной «Этике». Это — первое известное нам упоминание о главном труде Спинозы с его окончательным названием, и оно однозначно свидетельствует, что к весне 1665 года «Этика» вчерне была закончена и Спиноза собирался заняться ее подготовкой к печати, однако другие дела помешали этим его планам.

Глава одиннадцатая
ВОЙНА

В 1665 году на фоне все еще продолжавшей бушевать эпидемии чумы началась новая англо-голландская война за господство на море. Причина войны была все та же — стремление Британии стать «владычицей морей» и Навигационный акт Кромвеля от 1651 года, ограничивающий возможности голландских купцов в качестве главных торговых посредников между странами Европы, а также ведущих импортеров в Новый Свет и поставщиков товаров из Азии.

Это противостояние в немалой степени обострялось тем, что английский король Карл II требовал назначить на должность нового штатгальтера Нидерландов Вильгельма III, принца Оранского, которому тогда было 15 лет. Однако великий пенсионарий (премьер-министр) Ян де Витт, принимавший самое непосредственное участие в воспитании принца, тянул с выполнением «просьбы» короля. При этом он, видимо, ссылался на договор с Кромвелем, согласно которому Голландия не будет назначать штатгальтером кого-либо из рода Оранских. Англичане на это резонно замечали, что после восстановления династии Стюартов этот договор недействителен.

Официально Голландия объявила войну Англии 24 января 1665 года, однако де-факто она началась на полгода раньше, в сентябре 1664 года, когда англичане захватили Новые Нидерланды (будущий штат Нью-Йорк), а по большому счету стали сильно донимать голландцев в разных уголках планеты еще в 1663 году.

Так как война была начата зимой, то ни одна из сторон не спешила перейти к активным действиям. К весне голландский флот располагался в двух портах — в Маасе и Тек-селе. Командующий английским флотом герцог Йоркский попытался помешать соединению двух голландских эскадр, но потерпел на этом пути неудачу. 22 мая Маасская эскадра под командованием адмирала Эвертсена перешла в Тексел.

В Голландии в это время преобладали ура-патриотические настроения. Большинство сторонников де Витта были уверены, что грандиозная победа доблестного флота Объединенных провинций неотвратима, и не понимали, почему адмиралы медлят с атакой. Спиноза, судя по всему, также был горячим приверженцем де Витта и поддался общему приподнятому настрою.

«Об английских делах слышу много всяких толков, но ничего достоверного, — писал он Яну Боуместеру в июне 1665 года. — Народ продолжает подозревать все дурное. Никто не может понять, почему не распускает паруса наш флот. И действительно, положение дела все еще не представляется достаточно упрочившимся. Боюсь, что наши желают быть слишком мудрыми и осторожными. Впрочем, в конце концов само собой обнаружится, что у них на уме и к чему они стремятся. Пусть благоприятствуют им боги. Я очень хотел бы слышать, что обо всем этом думают и знают верного наши там…»[155]

Само это письмо было написано спустя три месяца после того, как Спиноза побывал в Амстердаме и провел там несколько недель. Он встретился с Серрариусом, Мейером, де Врисом и другими друзьями и, видимо, дал им почитать и обсудил с ними уже написанные части «Этики».

Однако, судя по всему, Ян Боуместер все это время избегал общения с другом и учителем и даже не пришел на устроенную в честь него прощальную вечеринку. Когда же Спиноза явился к нему домой, чтобы попрощаться, выяснилось, что Боуместер уехал в Гаагу. Ворбург, как уже говорилось, располагался всего в миле от этого города, и потому Спиноза надеялся, что старый друг навестит его вскоре после возвращения в деревню. Спустя еще несколько недель Спинозе через кого-то из друзей стало известно, что Боуместер вернулся в Амстердам, так с ним и не повидавшись. Тогда он стал ждать письма, но его все не было, и это усилило подозрение Спинозы, что либо что-то не так с самим Боуместером, либо тот резко изменил отношение к нему.

«Если хотите разогнать мои сомнения, — писал Спиноза, — Вам стоит только написать мне письмецо, в котором Вы, между прочим, должны уведомить меня, каким образом будет происходить наш обмен письмами, о котором мы однажды говорили в Вашем доме»[156].

Спиноза начинает предполагать, что причиной странного поведения Боуместера стала его болезненная неуверенность в себе и своих интеллектуальных способностях. Возможно, это проявлялось в том, что он все больше и больше чувствовал, что не понимает сути философии Спинозы и запутывается в ней. Во всяком случае, такие предположения возникают, когда читаешь следующие строки этого письма:

«Далее, чтобы по поводу нашей проектируемой переписки высказать нечто такое, что могло бы подействовать на Вас ободряющим образом и придало бы Вам смелости писать мне более свободно. Вы должны знать, что я и раньше подозревал, — а теперь считаю это почти несомненным, — что Вы обнаруживаете большую, чем следует, неуверенность насчет Ваших умственных дарований и боитесь, как бы не спросить или не высказать чего-либо такого, что не пахло бы ученым мужем. Впрочем, не годится хвалить Вас в глаза и распространяться о Ваших дарованиях. Но если Вы опасаетесь, как бы я не сообщил Ваших писем кому-нибудь другому, кто мог бы впоследствии подвергнуть их насмешке, то отныне я даю Вам слово хранить их у себя самым добросовестным образом и не показывать без Вашего разрешения ни одному смертному»[157].

Из этих строк мы можем предположить, что Спиноза показал одно из писем от Боуместера кому-то из членов кружка своих поклонников в Амстердаме — вероятнее всего, без злого умысла, в качестве примера, что люди могут недопонимать или вообще не понимать сути его философской системы. Однако этот знакомый рассказал о письме другим членам кружка спинозистов, и это отразилось на их отношении к Боуместеру, чего тот и не мог простить учителю.