Книга Происхождение славянских наций. Домодерные идентичности в Украине и России - Сергей Плохий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мацей Стрыйковский. Гравюра неизвестного автора. До 1582 г.
Иоанникий Галятовский
Историческое вступление к «Pacta» очень близко краткому изложению истории казачества, поданному в летописи начала XVIII века, приписываемой казацкому старшине Григорию Грабянке. Летопись Грабянки — весьма изысканный исторический нарратив, который больше других тогдашних произведений опирается на доработку предыдущей историографии. Поэтому очень вероятно, что Грабянка и автор «Pacta» пользовались одними историческими источниками. Именно Грабянка предложил, пожалуй, самый подробный из известных ныне изложений хазарской теории происхождения казачества. Более того, Грабянка завершает «национализацию» казачества, начатую в «Pacta», тем, что находит библейские истоки казацкой нации. Его произведение связывает хазар с аланами, а этих вторых — со скифами, которые, в свою очередь, якобы происходят от Гомера — старшего сына библейского Иафета[377]. Вот так на страницах летописи казаки («народ малороссийский, прозванный казаками») предстают как нация с библейским статусом, ничем не хуже москвичей или русинов, которых автор «Синопсиса» выводил от общего предка Мосоха. Далее Грабянка объединяет хазарское и русское прошлое в истории «малороссийских казаков». И «Pacta», и нарратив Грабянки отражают склонность тогдашних казацких интеллектуалов подавать казачество как более древнее образование, чем его непосредственные соседи, и тем самым наделять его статусом отдельной нации.
В «Pacta» казацкую народ-нацию подают как храбрую, свободолюбивую и законопослушную, что кардинально отличает ее от главных соседей — Речи Посполитой и Московии. Польша с ее королями возникает в историческом вступлении в «Pacta» завоевателем и угнетателем казачества, которое восстало против нее в ответ на нарушение своих религиозных и иных прав. Текст «Pacta» довольно четко говорит о том, что все обвинения Петра в адрес Мазепы и его сторонников в том, что они планируют передать Украину Польше и ввести унию вместо православия, были всего-навсего пропагандистским маневром. Православие сохранило место в сознании авторов, которые хотели вывести Киевскую митрополию из-под руки Москвы, вернув ее в подчинение Константинополю. Если Польшу рассматривают в «Pacta» как другую нацию, то Московию не отграничивают от казачества на этнонациональной почве, а взамен трактуют как отдельное государство. Соответственно традиции, ведущей отсчет от 1658 года, когда в обращении к европейским правителям гетман Иван Выговский объяснял причины разрыва отношений с Москвой, авторы «Pacta» делали упор на то, что московиты нарушили их права, хотя обещали защиту, тем самым заставив Ивана Мазепу принять шведский протекторат. Разрыв приобретал легитимность при интерпретации начального соглашения между царем и казачеством как такого, в котором имелись обязанности обеих сторон, а не как одностороннего, в котором казаки предстают подчиненными царя. Как и в универсалах Мазепы, верность отчизне ставили выше верности монарху, особенно монарху, который нарушает первоначальный договор. На страницах «Pacta» Московия возникает как тираническое государство, чья власть и пример разлагали казацкую власть, превращали гетманов в самодержцев, которые посягали на права Войска Запорожского и всей нации. Поэтому «Pacta» был заключен между новоизбранным гетманом, с одной стороны, и казацкой старшиной, Войском и малороссийской нацией — с другой, чтобы сдерживать авторитарные наклонности будущих гетманов и гарантировать права нации.
Петр I воспользовался поражением Карла XII и Мазепы под Полтавой (1709), чтобы развернуть решающее наступление на автономию Гетманщины. Ее столицу переместили ближе к границе с Россией, царь забрал себе право назначать казацкую старшину, к гетманскому двору присылали постоянного царского резидента, а в 1722 году была отменена даже должность гетмана, вместо которой ввели Малороссийскую коллегию. Казацкие элиты протестовали, но не восстали. Вместо этого они отправили в Петербург депутацию, которая должна была ходатайствовать о восстановлении гетманства. Впрочем, ходатаев бросили за решетку. Лидеры Гетманщины должны были замолчать. Борьба за восстановление утраченных прав стала лейтмотивом казацких соревнований с империей до смерти Петра и восстановления гетманства в 1727 году. Литературные и иконографические произведения этого периода показывают, что казацкие элиты, которые боролись за сохранение своих прав и привилегий, выработали после поражения Мазепы новый тип политического самосознания, который примирял их с возросшей властью империи. Каким же именно было это самосознание?
К важнейшим источникам о взглядах элит Гетманщины после Полтавы принадлежит, кроме упомянутой летописи Григория Грабянки, и объемное «Сказание…» Самуила Величко — бывшего канцеляриста Генеральной военной канцелярии[378]. Вероятнее всего, оба произведения были написаны или отредактированы в течение 1720-х годов. Хотя Летопись Грабянки завершается событиями 1709 года, ее автору был известен российский перевод труда Самуэля Пуфендорфа, напечатанный в 1718 году; кроме того, он использовал термин «император Всероссийский», который Петр принял только осенью 1721 года. Величко также знал русский перевод работы Пуфендорфа, а из текста его летописи следует, что он пережил Петра I. Тот факт, что оба главных труда казацкой историографии были завершены не ранее 1720-х годов, позволяет предположить, что импульсом к их созданию стало не столько поражение Мазепы под Полтавой, сколько его долгосрочные политические последствия, в частности отмена гетманства в 1722 году и попытка ускоренной инкорпорации Гетманщины в общеимперскую административную систему через прямое правление Малороссийской коллегии.
