Книга Генерал Власов - Свен Штеенберг

Клейст с готовностью откликнулся, и, после оживленной телефонной беседы между Готом и Шёрнером, при которой Клейст присутствовал до самого окончания, Шёрнер в итоге согласился отложить акцию на несколько часов, несмотря на то что считал все переговоры бессмысленными — русские всегда были предателями и он исполнился решимости стереть их с лица земли.[231] Ближе к вечеру Шёрнер сказал Крёгеру, что собирается приступить к действиям и не видит оснований для беседы с Власовым. Крёгер объяснил политические аспекты, касающиеся РОА, и посоветовал не прибегать к силе, после чего Шёрнер изъявил желание побеседовать с русским генералом.

В ходе встречи Власов дал гарантии лояльности дивизии, которую та будет сохранять до тех пор, пока не подвергнется атаке. Он вновь указал на упущенные немцами возможности и выразил надежду, что еще удастся продолжить борьбу с помощью западных союзников. Импульсивный Шёрнер не смог устоять под подобными аргументами. Он был поражен, что человек в подобном положении может еще строить какие-то планы и иметь цели, тогда как немцы утратили всякие надежды. Он уяснил политическое значение Русского освободительного движения и согласился не только отозвать приказ о разоружении дивизии, но и обещал отдать распоряжение о выводе ее из-под своего командования.[232]

Сразу же после разговора Власов и Крёгер ночью выехали в Козоеды, куда перенес свой штаб командир 1-й дивизии. На рассвете следующего дня в Козоедах появился и Клейст с белым флагом. Он не знал об отмене приказа о разоружении и был очень удивлен тем, что встретил Власова с его окружением. Он поведал о своем разговоре с Готом, после чего Власов и Крёгер вместе с ним поехали в штаб-квартиру боевой группы Гота в Кригерн, чтобы объяснить там ситуацию. Однако Готу уже обо всем сообщили, и они вернулись в Козоеды.

Между тем, сохранив дивизию, русские почувствовали себя хозяевами положения. Они разоружали небольшие немецкие части и отсылали солдат домой. Не обходилось без стрельбы, поскольку русские нет-нет да и давали выход накопившемуся гневу. Жертвой враждебности чуть не пал сам Крёгер: ночью кто-то бросил гранату в комнату, где он должен был спать, однако он ночевал в другой. Для русских, не знавших его истинного отношения к ним, Крёгер олицетворял ненавистный нацистский режим и разделял ответственность за обструкционизм немецкого руководства. На следующее утро Крёгер поехал в Прагу, чтобы выяснить у Франка, как обстоят дела в целом. Вспыхнувшее всего несколько дней спустя восстание застало его врасплох, и он так больше и не увиделся с Власовым.[233]

Тем же утром Власов и Буняченко приняли делегацию чешских офицеров, от которых узнали, что восстание намечено на 5 мая. Они настаивали на поддержке — чешский народ никогда не забудет помощи, оказанной в такой час. Власов, однако, не дал никаких обещаний. Затем он и Буняченко обменялись взаимными упреками. Последний настаивал на том, чтобы вмешаться в пражские события — возможно, это последний шанс спасти дивизию, поскольку американцам тоже нельзя доверять. Власов не разделял такого мнения. Он не считал, что чехи — особенно если Прагу оккупируют американцы — смогут действовать без одобрения последних. Последнее слово все равно будет принадлежать американцам, а посему куда разумнее установить контакт с ними. Однако после того, как Николаев и другие старшие офицеры дивизии высказались в пользу участия в боях, Власов нехотя предоставил Буняченко свободу действий, не желая в такой безнадежной обстановке лишать командира хоть какой-то возможности.

На следующее утро, 4 мая, около Козоедов приземлился самолет с лейтенантом Бушманном и генералом Шаповаловым. Трухин отправил Шаповалова, которому по плану предстояло возглавить 3-ю дивизию, за получением указаний к Власову. Тот сказал, что сосредоточение РОА в районе Инсбрука стало бессмысленным, а потому все части следует стянуть в Богемию. В разговоре с Бушманном той ночью Власов выразил то, какое тягостное чувство владело им в связи с предстоящей операцией в Праге, поскольку не ждал от этого ничего хорошего. Кроме того, он не хотел воевать с немецкой армией. Если и могла еще существовать какая-то надежда, он связывал ее с западными союзниками. Власов рассказал о попытках выяснить-степень готовности последних принять капитуляцию РОА с условием не передавать затем ее бойцов Советам.

— Но, — подытожил он, — мне в любом случае придется сдаться, отдать себя на их милость, даже если никаких гарантий и не поступит. Может быть, если выдадут меня, можно будет спасти хотя бы личный состав. Я не знаю. Ничего не могу сделать, должен сидеть и ждать, а что может быть хуже для человека?

Бушманна потрясла безнадежность Власова.

На следующее утро он сообщил Власову, что Мальцев и другие офицеры считают необходимым для него искать убежища. Представлялась возможность вылететь в Испанию. Но Власов остался тверд.

— Командир, который бросает своих людей в критический момент, потом уже и вовсе никому не нужен, — сказал он. — У меня были все шансы на победу. Немцы или — если так кому-то больше нравится — судьба не захотели этого. А теперь я должен пройти свой путь до конца.[234] Вскоре после этого Бушманн и Шаповалов улетели обратно к Трухину.

На рассвете следующего дня Буняченко, сговорившись с представителями повстанцев, приказал дивизии выступать на Прагу. Несколько позднее Николаев обратился к майору Швеннингеру с просьбой сдать оружие. Он выразил свое сожаление — данная мера не была направлена против Швеннингера, напротив, целью ее служило обеспечение его безопасности. Николаев попросил Швеннингера понять причину принятого Буняченко решения. Марш на помощь чешским повстанцам был последним шансом спасти хоть что-то.[235] Вечером 6 мая, выдвигаясь с запада и юго-запада, дивизия вышла в предместья Праги и изготовилась к бою. На пути к столице население встречало солдат ликованием и забрасывало цветами и подарками.

В некоторых районах города восстание началось уже 4 мая, толчком к нему послужили новости о том, что самолеты с так необходимым чехам оружием вылетели из Бари в Италии. Когда же самолеты не прибыли, — Черчилль отменил вылет по просьбе Сталина, — бои временно приостановились — слишком значительным было превосходство немцев.

С началом восстания повстанцы открыли переговоры с Народной Радой, временным парламентом чешского правительства в изгнании, находившимся в Лондоне. Председателем Рады являлся профессор Альберт Пражак, а его заместителем и представителем находившейся в меньшинстве коммунистической фракции — Йозеф Сморковски. Правительство в изгнании назначило главным военным руководителем капитана Нехански, которого с парашютом забросили на территорию Чехословакии.

Раде приходилось решать, не реагировать на действия повстанцев или же принять на себя руководство борьбой. Она сделала выбор в пользу второго. После непростых переговоров — военные не доверяли Раде, поскольку в нее входило немало коммунистов, — политическое руководство Рады было признано. Та в свою очередь приняла генерала Кутльвасра в качестве военного главы восстания, хотя капитан Нечански номинально располагал равными с ним полномочиями.