Книга Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

Никифор, которого теперь повсеместно винили за возросшие цены на еду и — довольно несправедливо — обвиняли в плохом урожае, стал практически затворником. Обеспокоенный предсказанием, что его убьет в Большом дворце один из его подданных, он выстроил огромную стену, отделяющую дворец от города, и заперся изнутри. Когда он все-таки осмеливался выходить на улицу, ему приходилось мужественно встречать потоки брани, а однажды даже случайный (неумело брошенный) кирпич в голову. Пытаясь ослабить напряжение, император назначил спортивные бои на Ипподроме — но по городу расползлись слухи, что он собирается перебить народ, и в итоге вид обнаженных мечей спровоцировал паническое бегство, в котором погибло несколько сотен зрителей. Не удивительно, что Никифор при каждой возможности старался избегать давящей столичной атмосферы. Увы, это в свою очередь обеспечило ему врага более грозного, чем те, с кем он встречался на поле боя.

Его жена Феофано, которой в то время было двадцать восемь лет и которая окончательно устала от своего строгого и часто отсутствующего мужа, безумно влюбилась в его племянника Иоанна Цимисхия. Блестящий молодой полководец обладал всеми достоинствами, которых не было у ее мужа. Умный и энергичный, со светлыми волосами и пронзительными голубыми глазами, он был любезен, очарователен и неотразим для женщин — в особенности для одинокой, вынужденной вести уединенную жизнь императрицы. Когда Иоанн впал в немилость и был отстранен от командования, для Феофано было минутным делом заставить своего обожающего супруга вернуть его в Константинополь. Там, под покровом темноты, двое любовников встретились во флигеле дворца, принадлежавшем императрице, и задумали одно из самых отвратительных убийств в византийской истории.

Мучительно холодной ночью, за пятнадцать дней до Рождества, заговорщики нанесли удар. Наемные убийцы проскользнули во дворец, переодевшись в женскую одежду, и Феофано спрятала их в нескольких пустующих комнатах, чтобы те дождались ночи. Перед самой полуночью, когда начался густой снегопад, прибыл Иоанн и переправился через стену в корзине. Изготовив мечи, убийцы прокрались в императорскую опочивальню и ворвались в комнату — но обнаружили, что кровать императора пустует. Решив, что их предали, они ударились в панику, и несколько заговорщиков попытались спрыгнуть с верхнего балкона в море. Когда остальные тоже уже были готовы бежать, вероломный евнух указал им на фигуру спящего императора. Он, как обычно, растянулся на полу, на шкуре леопарда.

Бросившись к нему, заговорщики начали пинками будить Никифора, нанося ему удары мечом по лицу, пока он пытался подняться. Пораженного императора отбросили под иконы, окружающие его постель, лицо его было покрыто кровью. Он пытался устоять на ногах, но его грубо подняли с пола и бросили перед Цимисхием, который принялся осыпать бранью истекающего кровью человека и горстями вырывать его бороду. Теряя сознание, Никифор взывал к Божьей матери о милосердии, но это только привело нападавших в большее бешенство. Разбив ему челюсть рукоятями мечей, они вышибли ему зубы и продолжали мучить до тех пор, пока Иоанн наконец не приказал убить его молотом.

Отрубив императору голову, заговорщики выбросили остатки избитого тела из окна. Один из убийц пробежался по дворцу с отрубленной головой, чтобы лишить мужества императорскую стражу и избежать ответных мер с ее стороны, а прочие рассыпались по заснеженным улицам, крича, что тиран низвергнут. Сам Иоанн тем временем направился в тронную залу и надел пурпурные сапоги, приготовленные для императора. Вид того, что он носит императорские регалии, прекратил последние остатки сопротивления. Императорская стража побросала мечи и послушно преклонила колени, называя Цимисхия императором римлян.

На следующий день было восстановлено некое подобие внешних приличий, и обезглавленный труп Никифора тихо похоронили в Церкви Апостолов. Для человека, который так верно служил империи, это был бесславный конец — и хотя немногие оплакивали его тогда в столице, потомки сохранили о нем память. Легенда о нем подарила вдохновение поколениям византийских и болгарских поэтов, которые прославили его подвиги в эпической поэзии пограничья. Церковь причислила его к лику блаженных, а монахи в его монастыре на горе Афон по сей день продолжают почитать его как своего основателя.[158] Те, кто посещал его могилу, расположенную в укромном уголке императорской усыпальницы, могли задуматься о том, что итог жизни императора, бывшего великим воином, аккуратно подвела противоречивая надпись на его саркофаге. «Никифор Фока, — гласила она, — ты завоевал все, кроме женщины».

Эта женщина разыграла представление, прикинувшись безутешной вдовой — но к тому времени всем было известно, как умер император, и, печальным примером двойного стандарта, существующего в Византии X века, вина за все это неприглядное дело полностью легла на Феофано. Императрицу ни в коем случае нельзя было назвать невиновной — но едва ли она была той роковой женщиной, которую из нее сделала молва. Глубоко полюбив Иоанна и отчаявшись защитить своего сына Василия II, она испытала глубокое потрясение, когда ее любовник неожиданно выставил ее из дворца и отправил в одиночную ссылку. Патриарх достаточно ясно дал понять Цимисхию, что если он хочет быть коронованным, то сначала должен избавиться от презираемой всеми Феофано, и честолюбивый молодой человек был только рад подчиниться.

Учитывая чрезвычайную жестокость и полную незаконность возвышения Иоанна, довольно неожиданно, что его коронация прошла тихо, не оскверненная мятежами или протестами. Несомненно, это во многом было вызвано его объявлением, что восставшие будут наказаны немедленной смертью, но большая часть населения столицы совершенно искренне радовалась своему новому харизматичному императору. Он был уже известен своей щедростью — репутация, которую он укрепил, раздав свое обширное состояние бедным как условие искупления, — и когда он довольно лицемерно казнил двоих своих сообщников за убийство Никифора, большинство горожан предпочли не вдаваться далее в этот вопрос.

В Иоанне Цимисхии было нечто, перед чем трудно было устоять. Изучив искусство войны рядом со своим дядей, он сочетал в себе военную доблесть Никифора и заразительную веселость, что внушала любовь всем, с кем он встречался.[159] В воздухе была разлита новая энергия, чувство, что все может стать возможным теперь, когда неприятный император мертв, а его место занял истинный государственный деятель. Единственными, кто пытался возражать против перемен на византийском троне, были члены семьи Фоки — но и они поступали так большей частью из-за чувства долга, а не поддавшись эмоциям. Племянник Никифора, Варда Фока, вынужденно поднял знамя восстания, но ему не удалось получить широкую поддержку, и когда лучший друг Цимисхия Варда Склир выступил против него с солидной армией, Фока спокойно принял ссылку на уютный остров в Эгейском море.