Книга На что способны блондинки - Николас Фрилинг

И он их действительно соблюдал. Дома мрачно потягивал апельсиновый сок из Израиля: он пил слишком много виски, и теперь печень давала о себе знать. Давился тертой морковью (Арлетт была помешана на тертой моркови; жена-француженка — это не сахар). Соблюдал правило, согласно которому записи должны быть сделаны в течение двадцати четырех часов, правило, касающееся страха и благосклонности, правило о неосмотрительности-невнимательности-или-небрежности, правило о поведении прилежного добросовестного офицера, правило об оказании давления на свидетеля и о давлении со стороны свидетеля: хм-м, как обычно, ни черта непонятно. У него всегда были проблемы с синтаксисом.

Однажды старший офицер из Амстердама вызвал его к себе и объяснил, что отчет, который он ему представил, может неблагоприятно сказаться на его повышении по службе.

— Вы склонны совершать опрометчивые поступки, которые кажутся вам незначительными. В вашем нынешнем положении они действительно не имеют особого значения, но я боюсь, и не без оснований, что, заняв положение с более высокой ответственностью, вы можете легкомысленно совершить опрометчивый поступок, считая его незначительным, и в результате ход правосудия будет искажен.

Этого ни разу не произошло. Не произошло и сейчас. В его отчете говорилось, что на основании некоторых замечаний и неуравновешенного поведения миссис Фланаган в ходе частной беседы он пришел к заключению, что миссис Фланаган способна совершить попытку подкупа в любой форме, поскольку она ищет лазейку, чтобы избежать… и так далее и тому подобное. Учитывая это обстоятельство, он посоветовался с инспектором Флинном, и в соответствии с установленной процедурой они устроили ей ловушку и все такое прочее.

Формально он ни в чем не солгал. Он точно знал, что Стаси — это ключ ко всему преступлению; он должен был найти способ заставить ее заговорить, и ему пришлось прибегнуть к нетрадиционным методам.

У него было тяжело на душе. Он оказался в сложном положении. Он работал усердно, пожалуй, слишком усердно. И не очень благоразумно. Он не предусмотрел появление Стаси в номере гостиницы, но не потому ли, что не хотел этого предусматривать?

Ладно, хорошо, Флинн просто посмеялся. «Ты в полном дерьме, — заявил он, — но это просто, хм-м, образное выражение». Если бы он действительно оказывал давление на свидетеля, Флинн ни за что бы не согласился принять участие в расставлении силков для доверчивого Джима Коллинза с его фотоаппаратом. Флинну эта ситуация показалась забавной. В любом случае они получили доказательство, на что способна пойти Стаси.

Его по-прежнему мучила совесть. Ему было стыдно за себя. Правда должна выйти наружу. Тот факт, что ему не пришлось говорить правду официально, не имеет значения. Нет, имеет. Именно поэтому он должен быть честным в семье. Он поступил подло по отношению к Арлетт, и не только к ней, но и по отношению к Стаси тоже. Он в долгу перед ними обеими.

— Арлетт!

— М-м-м?

— Я должен тебе что-то сказать.

— Говори.

— Я должен признаться.

— Довольно мрачное начало, — игриво заметила она.

— Дальше будет еще хуже.

— Я тебя слушаю. — Уже серьезно.

— Ты знаешь про трех сестер — звучит точно как название пьесы Чехова. Если задуматься, они тоже хотели уехать в Москву. В общем, они к чему-то стремились. К респектабельности, наверное. Папа обладал феерическим обаянием и массой достоинств. Но он был темной — а может, просто неуравновешенной — личностью. Сестры, — говорил он торопливо, — оказались достойными дочерьми своего отца. Они живут с разными любовниками, обмениваясь ими друг с другом. Дэнис, пожалуй, выпадает из общего ряда — она по-настоящему любила его. Возможно, с его помощью она пыталась вернуть себе невинность. Старик поступил точно так же — он женился на молодой невинной девушке, верной и преданной.

— Ты ходишь вокруг да около.

— Да. Разумеется, она неравнодушна к мужчинам.

По лицу Арлетт пробежала тень. Она уже догадалась, но ничего не сказала.

— Она предприняла несколько странных попыток избавиться от меня. Я тебе не говорил, чтобы не волновать зря. Она даже толкнула меня под машину… нет-нет, я же здесь, цел и невредим. Я сломал ключицу. Она также попыталась соблазнить меня, когда я по глупости позволил ей войти в свою комнату. Я был не настолько равнодушен, как мне казалось. Естественно, я не воспользовался невинной жертвой, но и сам тоже не был невинной жертвой. Это не делает мне чести, и я чувствую, что не имею права скрывать. Эта информация не вошла в официальный отчет, но для него она не имеет значения, а вот в личном плане… я не могу притворяться, что этот эпизод ничего для меня не значил.

Арлетт обычно выглядела моложе своих сорока пяти лет. Но сейчас все мелкие морщинки проступили на лице, как глубокие порезы.

— Как часто это происходило?

— Только в тот единственный раз я примерно на пять минут совершенно потерял голову.

— Безусловно, все они так говорят. Раньше такое случалось?

— Нет.

— С женщиной в Инсбруке, той, что в тебя стреляла?

— Нет.

— Ты ждешь, что я тебе поверю?

— Это тебе решать.

— Ты знаешь, что путешествие в тысячу миль начинается с одного шага? И заканчивается оно тоже одним шагом, — выдохнула она, и, несмотря на всю свою выдержку, он испугался. Арлетт иногда впадала в страшное неистовство.

«Если я закончу свои дни, — подумал он, — с ножом в груди ради Стаси… что ж, я пожму Мартинесу руку и скажу, что я тоже выбрал нелегкий путь».

— Мне нет оправдания.

— Но ты все равно мне рассказал.

— Наверное, мне не следовало этого делать. Я часто совершаю ошибки.

— Нет, ты поступил правильно. Но позволь мне кое-что тебе сказать. Тебя часто не бывает дома, и когда ты уезжаешь, то часто попадаешь в сложные и опасные ситуации. Это твоя работа, и выбираться из таких ситуаций — тоже твоя работа. А моя работа заключается в том, чтобы никогда не оказаться в такой ситуации. Я никогда даже не смотрела на других мужчин.

— Я знаю.

— И полагаю, ты не считаешь меня лесбиянкой? — Ее голос сорвался на визг. Лицо перекосилось и побелело. — Я веду себя отвратительно, — прошептала она и разрыдалась.

Он заставил себя остаться на месте. Какие они разные, эти две женщины… Стаси плачет, упав лицом вниз. Арлетт стоит прямо.

Он подождал десять минут, потирая нос и ерзая на стуле, как на жесткой скамье в полицейском участке. Арлетт высморкалась, вышла на кухню, налила себе выпить и хлопнула дверью холодильника, потом снова открыла ее и тихонько закрыла.

— Никогда? — сказала она, стоя в дверях. — Никогда?

— Обещаю.

Она поверила, но не смогла удержаться от последнего горького плевка: