Книга Сталинград. Великая битва глазами военного корреспондента. 1942-1943 - Хейнц Шрётер

Армия отступала, если это можно было назвать отступлением, но каждый шаг отступления стоил противнику жизни одного солдата – в итоге количество погибших советских солдат было довольно значительным.

И все же следует отдать должное истине.

11 января 113-я дивизия уже не могла держать оборону, она отошла от своих позиций и присоединилась к отступавшей 60-й мотопехотной дивизии. В результате фронтального натиска русских эта дивизия не была отброшена назад и оставалась на своем участке, но русские танки, находившиеся в тылу 113-й дивизии, доставляли ей много хлопот и вынудили ее отойти назад. После того как остатки 44-й пехотной дивизии отступили к Карповке, Рогачик также не мог продолжать сопротивление, да и Россошь удержать уже было невозможно. Рогачик пал 13 января, на следующий день была оставлена Карповка.

76-я пехотная дивизия еще раз укрепилась в районе Новоалексеевского, но без противотанкового оружия занимать здесь позиции было бесполезно – пулеметами и легкими гранатометами остановить русские танки было невозможно. Бабуркин пал, путь на Питомник был свободен.

11-й корпус перебрался ночью в Городище, 8-й корпус – в Гумрак, в Сталинградский переместился 51-й армейский корпус. Южнее Царицы установил свой командный пункт 14-й танковый корпус, в то время как 4-й армейский корпус обосновался в большом прибрежном овраге.

То, что пришлось пережить дивизиям в эти дни, испытали на себе в первую очередь солдаты.

Тяжелее всего пришлось 44-й пехотной дивизии, которая преодолела путь сорок километров. Не лучше обстояли дела и у 384-й дивизии, 376-я дивизия была оттеснена к Ельшанке. В Дубининском соединились головные танковые части, наступавшие с севера и запада. 15 января русская артиллерия открыла мощный огонь по Питомнику. Штаб снабжения уже ушел вечером, а остатки командования должны были покинуть аэродром ночью. Четырем самолетам ночью еще удалось приземлиться, но два из них полыхали, как факелы, на ледяном поле протяженностью тысяча метров. Паника в Питомнике началась уже 12 января, части снабжения покидали аэродром в спешном порядке. Причиной паники был всего лишь один русский танк, прорвавшийся к аэродрому и круживший поблизости. Начальник Генерального штаба был вне себя от ярости, несколько десятков раз звонил по телефону, а на следующее утро немецкие части вновь вернулись на аэродром. Но дело неумолимо шло к развязке – обе оставшиеся зенитные батареи артиллерийской школы «Бонн» заранее взорвали свои орудия, а третья батарея два дня назад неожиданно была переброшена в Басаргино и оттуда уже не возвращалась. Сердце крепости, как говорил генерал Шмидт, уже не билось, как же теперь могло существовать ее тело?

Самолеты уже не могли вывозить раненых из Питомника, не могли и приземляться, чтобы доставить дивизиям боеприпасы и хлеб, и полковник Розенфельд уже не объезжал по кругу аэродром на своей лошаденке.

Вместе с Питомником после ожесточенных боев пали Гончары. 16 января фронт проходил теперь от рынка через Орловку до дороги на Городище, затем через Конино вдоль железнодорожной линии на юг, образуя плацдарм вокруг вокзала Гумрака и затем до Алексеевки и Воронова.

В самом широком месте расстояние между границами котла было шестнадцать километров, а его протяженность составляла двадцать пять километров.

Впервые Верховное командование вермахта сообщило:

«… в районе Сталинграда наши войска, которые вот уже несколько недель мужественно держат там оборону, отбили вчера мощные атаки пехоты и танковых частей наступающего со всех сторон противника, при этом большевики несут большие потери».

Командование армии переместилось в бывший командный пункт 71-й пехотной дивизии, в то время как штаб дивизии располагался теперь в здании ГПУ. Это произошло в тот день, когда из Ростова прилетел майор люфтваффе.

Задание командира 3-й группы 27-й эскадры бомбардировщиков было нелегким не потому, что он стоял перед офицерами, которые были значительно выше его по званию, а потому, что было более важно, что эти люди занимали в своих мнениях твердые позиции и разбирались в том, что им уже пришлось испытать на себе, что само по себе имело немаловажное значение.

Почему необходим был прилет этого майора?

16 января Питомник перешел к русским, что неизбежно исключало дальнейшее приземление немецких самолетов, доставлявших груз снабжения. Аэродром в Гумраке оставался теперь последней базой, способной принимать груз с воздуха.

Но Гумрак – это не Питомник, аэродром здесь слишком маленький, а посадочная полоса, как об этом сообщили пилоты первых приземлившихся самолетов, не имела сигнальных огней. Одиннадцать самолетов вынуждены были сбросить свой груз, так как посадка, как показалось пилотам, была невозможна, но в котле сложилось иное мнение, которое выразил генерал-полковник Паулюс в своей радиограмме Гитлеру:

«Мой фюрер, Ваши приказы относительно снабжения армии по воздуху не выполняются. С 15 января аэродром в Гумраке способен принимать самолеты, площадка признана пригодной для посадки, имеется система аэродромного обслуживания. Просим принятия решительных мер в самое ближайшее время, ситуация очень опасная».

Спустя два часа армия послала группе армий «Дон» вторую радиограмму:

«Отговорки люфтваффе воспринимаются как предлог для того, чтобы не лететь в котел. Возможности посадки подразделений люфтваффе существуют во всех направлениях как по длине, так и по ширине площадки. Посадочная полоса значительно расширена, система аэродромного обеспечения имеет все необходимое оборудование, как это было в Питомнике. Командующий армией обратился непосредственно к фюреру с просьбой о немедленном вмешательстве, так как постоянные задержки и промедления люфтваффе уже стоили жизни многим людям».

И вновь через два часа еще одна радиограмма отправлена командованию люфтваффе в группу армий:

«Самолетов все еще нет. Армия просит отдать приказ экипажам производить посадку в Гумраке».

18 января приземлились четыре самолета, еще тринадцать сбросили свой груз – все вместе это означало каплю в море, а проблем с каждым часом становилось все больше и больше.

Снегопад не прекращался, ветер образовал на взлетных площадках большие снежные заносы, двигатели не заводились, погода опрокидывала все расчеты и надежды. В самом Гумраке посадочная полоса на аэродроме была выровнена и установлены сигнальные огни, кроме того, работали пеленгаторы. На самом же деле все было не так просто, как может показаться по прочтении предыдущих строк. На посадочной полосе лежали сбитые и рухнувшие самолеты, свои и противника, а кругом по всей дорожке, которая сама по себе была довольно узкой, были разбросаны их обломки и остатки груза снабжения. Что значит сто метров для посадки самолетов, когда уже добрая половина из этих ста метров была непригодна для посадки из-за многочисленных громоздких обломков, и это при скорости приземления в несколько сотен километров в час и при плохой видимости?

Самолеты, которым удалось избежать атак русских истребителей и огня зениток, ночью могли оказаться жертвой советских штурмовых самолетов типа «У-2». Некоторые из них постоянно кружили над аэродромом и почти на каждый немецкий самолет сбрасывали осколочные бомбы во время его посадки – с высоты пятисот метров самолеты представляют собой прекрасную мишень, в которую нетрудно попасть.