Книга Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер

Пока солдаты из нашей маленькой группы остались ждать нас возле дерева, которое мы надеялись потом отыскать, Франц и я, с оружием, снятым с предохранителя, подкрались поближе к дому. Залаяла собака, но в доме не было света, и ничего не было слышно. Мы стучали и в дверь, и в окно до тех пор, пока не вышел встревоженный крестьянин. Франц, уроженец Верхней Силезии, спросил его по-русски, не появлялись ли там русские, на что поляк ответил: «Нет, вы первые». Улыбаясь про себя, мы заставили его рассказать, как пройти к дороге и как назывались следующие деревни.

Вскоре мы нашли дорогу, и как только стало рассветать, обнаружили в третьей деревне свой батальон. С помощью карты капитана Вильда я установил, что мы пропустили дорожную развилку, проехав лишние пять километров. Как в полку, так и в дивизии командование было встревожено, узнав из моего донесения, что тыловые части противника уже находились в той деревне, где мы натолкнулись на русских.

25 января мы подошли к месту, расположенному в 10 километрах от Вислы к югу от города Грауденц (Грудзёндз). С полуночи у нас был двухчасовой привал.

После этого надо было идти дальше. Поскольку противник нас не преследовал, то нам пришлось принять только обычные меры предосторожности. Хватило времени и на то, чтобы приготовить для солдат приличное блюдо из тушеного мяса. Фермерский дом, в котором мы остановились, был покинут жителями. Они бежали на запад, но припасы остались. Два солдата, которые умели это делать, быстро забили свинью. Были нарезаны необходимые. порции, все прочее было оставлено. Я подумал, что теперь иваны тоже смогут приготовить из этого мяса хорошее блюдо, если оно только не испортится ко времени их прихода. В огромной сковороде, которую жена фермера, наверное, использовала по праздникам и во время уборки урожая, куски мяса издавали такой запах, что у нас просто текли слюни. Снаружи все было тихо, и нам повезло, что мы успели поесть как следует.

После трех часов медленного ночного марша мы перешли через замерзшую Вислу. Саперы укрепили переправу, построив «ледяной мост», и теперь на запад могли перебираться танки и тяжелая артиллерия. В 5.00 в районе Дойч-Вестфаллен моя нога ступила на западный берег Вислы. Оборонительный рубеж проходил вдоль защитной дамбы, за которой тянулась полоса заливных лугов шириной от одного до трех километров, заканчивавшаяся у крутого холма. Примерно в 10 километрах к северо-западу от нас находился город Грауденц с хорошо различимым силуэтом крепости «Курбьер». Названная так по имени прусского генерала, она возвышалась над Вислой.

Февраль — март 1945 г.:

последние дни

Защитная дамба на левом берегу Вислы была занята подразделениями, наспех сколоченными на ближайшем фронтовом КПП. Благодаря их присутствию мы получили возможность отдохнуть в последний раз. Еще не все немецкие жители бежали из этого процветавшего когда-то города. Они надеялись, что враг будет остановлен на Висле. Несмотря на обильный ужин, мы продолжали есть до поздней ночи. Еды было много. Пока солдаты готовили кур, я поглощал яичницу из десяти яиц, которые Вальтер раздобыл для меня в обмен на другие продукты. Утром прибыла полевая кухня, и люди получили по полному котелку фасоли с беконом. Шутник Франц сказал, что, по его мнению, фюрер мог бы уже и отказаться от карточной системы. После этого мы стали укладываться спать. Кто-то нашел патефон и привел его в рабочее состояние. Из двух имевшихся пластинок была выбрана только одна. Запись речи Адольфа Гитлера под названием «Дайте мне четыре года» слушать не стали. Вместо этого мы слушали старую песню, мелодию которой я помню до сих пор. Из издававшего жестяной звук патефона понеслись слова: «Так любит мужчина в Лиссабоне, Токио и Риме; язык любви одинаков повсюду».

Во второй половине дня 27 января мы заняли оборону на берегу Вислы. Участком моей роты была деревня Югензанд, к югу от Дойч-Вестфаллена. На заснеженном берегу реки росли ивы. Рядом находилась защитная дамба высотой около пяти метров и с откосами в обе стороны. К востоку от дамбы проходила деревенская улица. С другого края стояли небольшие чистые домики, обсаженные фруктовыми деревьями. Поскольку траншей не было, то мы выкопали себе окопы на дамбе. В доме, который я выбрал в качестве своего командного пункта, я встретил одного лейтенанта с несколькими солдатами, которые были отпускниками из различных частей. Их высадили на станции Дойч-Коне и собрали в одно подразделение. «Уважаемый товарищ» отправил своих людей спать в сарай, а сам провел ночь с матерью и дочерью в спальной комнате фермера. С наглой улыбкой на лице он предложил мне сделать то же самое. Не сказав ни слова, я посмотрел на него с презрением.

Поскольку противник явно нуждался в передышке, как, впрочем, и мы, нам было предоставлено два дня отдыха. По мере того как физическое перенапряжение постепенно ослабевало, ухудшалось наше психическое и моральное состояние. Брошенные жилища, фермы и поселки создавали исключительно тяжелую обстановку. Шли колонны немецких беженцев, стариков, женщин и детей, которые успели взять с собой только самое необходимое. Все вокруг было наполнено тоской и печалью. Внезапно я осознал, что эта область, которая была немецкой на протяжении половины тысячелетия, скоро будет безвозвратно утрачена.

В конюшнях было еще тепло. Многие фермеры не смогли забрать свое имущество. Ворота и двери стояли открытыми, как будто владельцы все еще обитали в своих догмах и просто выехали в поле. Подвалы и амбары были наполнены всевозможными припасами. Вдобавок к большому количеству мяса у нас было даже варенье из ягод и фруктов. Нам, пехотинцам, было суждено стать последними немцами, переступавшими пороги этих бесчисленных домов, которые должны были достаться врагу. «Германия, несчастная моя Родина», думал я. В Первом послании к Коринфянам, глава четвертая, стих одиннадцатый, я нашел слова, которые описывали то, что происходило с нашей страной в то время: «Терпим голод и жажду, и наготу и побои, и скитания».

Тогда же стало известно, что мы находились в громадном котле. В Померании русские вышли к морю. Оставалось ожидать, хватит ли у окруженных войск сил прорваться на Запад. Многие на это надеялись. Другие боялись, что Данциг будет объявлен «крепостью». В таком случае город должен был защищаться, как обычно, «до последней капли крови». Предоставленная нам противником передышка подходила к концу. Русские снова начали вести пристрелочный огонь. Дамба, улицы и дома находились под несильным, но постоянным огнем из всех видов тяжелого оружия.

Когда я стоял на улице возле дома, в дверной косяк попал снаряд противотанкового орудия. Не считая попавшей мне в губу маленькой щепки, все обошлось благополучно. Однако было непонятно, откуда прилетел этот снаряд. Дом стоял за дамбой и поэтому не мог быть поражен прямой наводкой. Значит, выстрел был произведен с противоположного берега, но с места, расположенного или выше, или ниже по течению. Это указывало на то, что русские замышляли какую-то операцию в нашей полосе обороны. На самом деле, в ночь на 29 января противник переправился через Вислу на участке соседнего батальона в Дойч-Вестфаллене и силами не менее роты занял деревню. Резервов, с помощью которых их можно было бы выбить оттуда, конечно, не оказалось.