Книга Дюна - Фрэнк Герберт

– Ну разумеется, нет! Я лишь хочу показать тебе, как кто-то атакует нас через самое устройство нашей жизни, воздействуя на ее обстоятельства. Это умно – дьявольски умно! И отразить такое нападение мы можем лишь одним-единственным способом: мы должны так изменить нашу жизнь, чтобы не осталось ни малейшей щели для их стрел.

– Так вы обвиняете меня в нашептывании беспочвенных подозрений?

– Да. Беспочвенных.

– И вы бы противодействовали им собственными нашептываниями?

– Нашептывания, тайны и прочее – это твоя сфера, Хават. Не моя.

– Значит, вы сомневаетесь в моих способностях?

Она вздохнула.

– Суфир, я хочу, чтобы Ты сам оценил, насколько и как ты эмоционально вовлечен во все это. Естественный человек – это животное, лишенное логики. Поэтому твое восприятие всех событий и человеческих отношений с точки зрения логики – неестественно. Но тут ничего не поделаешь: ты обречен проецировать логику на них, поскольку это оказывается полезным в большинстве случаев. Сам ты суть воплощение логики – ментат. Но твои подходы к проблемам и попытки их решения – это в самом буквальном смысле внешние проекции твоего сознания. Их надо изучать всесторонне.

– Вы учите меня моей работе? – спросил он, даже не пытаясь скрыть возмущение… и нотки презрения.

– Ты видишь все вокруг себя и применяешь к замеченному свою логику, – объяснила она. – Но особенность человеческого сознания такова, что логикой всего труднее исследовать проблемы, связанные с глубоко личными мотивами. И тогда мы бродим, вокруг в темноте и возлагаем вину за свои проблемы на все, кроме той единственной причины, которая в действительности мучает нас.

– Вы намеренно хотите подорвать мою веру в свои возможности как ментата, – отрывисто сказал он. – Если бы я узнал, что любой из наших людей пытается подобным образом саботировать любое другое оружие из нашего арсенала, я без колебаний обвинил его и уничтожил бы.

– Хорошие ментаты не пренебрегают фактором возможной ошибки в своих расчетах. Уважение к этому фактору – это здоровая черта.

– Я с этим никогда и не спорил!

– Тогда попробуй приложить свои способности к симптомам, которые мы оба видим случаи пьянства, ссоры… Среди наших людей ходят самые нелепые слухи об Арракисе. Они запустили даже свои простейшие…

– Это все от праздности, и ничего больше, – возразил Хават. – И не пытайтесь запутать меня, напуская таинственность на самые простые вещи.

Джессика пристально разглядывала его – и представляла себе, как солдаты и охрана в казармах говорят между собой о своих бедах, о тоске и тревоге – и как от этого повисает в воздухе тяжкое напряжение, почти физически ощутимое – как запах горелой изоляции. «Они становятся похожи на героев древней, еще догильдийской легенды, – думала она. – Как команда потерянного звездолета “Амполирос”. Терзаемые болезнью, сидели они у корабельных орудий – всегда ищущие, всегда наготове и всегда не готовые…»

– Почему ты никогда не использовал до конца мои возможности в своей службе герцогу? – спросила она. – Или ты боялся соперника в моем лице?

Он сверкнул на нее глазами.

– Я кое-что знаю о том, чему учат Бене Гессерит… – Он угрюмо оглядел ее и замолк.

– Что же ты? Продолжай, – усмехнулась она. – Ты хотел сказать «Бене-Гессеритских ведьм».

– Я действительно кое-что знаю о той настоящей подготовке, которую дают в Бене Гессерит, – хмуро сказал он. – Я же видел, как все это проявляется у Пауля. И меня не обманет этот ваш лозунг на публику – мол, «мы существуем лишь для служения».

«Да, шок должен быть по-настоящему сильным, – решила Джессика: – И он почти готов к нему».

– Ты почтительно выслушиваешь меня на Совете, – сказала она, – но почти никогда не принимаешь мои советы. Почему?

– Я не верю советам, рожденным Бене-Гессеритскими мотивами, – отрезал он. – Вы можете думать, что видите человека насквозь, что можете заставить его поступать так, как вам…

– Суфир! – взорвалась она. – Глупец, несчастный глупец – вот ты кто!

Хават нахмурился, заставил себя снова сесть.

– Какие бы слухи о наших школах ни доходили до тебя, – промолвила она, – правда куда больше этих слухов. Если бы я хотела уничтожить герцога… или тебя, или кого угодно из тех, кто находится в пределах моей досягаемости, – ты бы не смог помешать мне.

Сказав это, она подумала: «Почему я позволяю гордыне заставлять меня говорить так? Разве этому меня учили? И не так должна я шокировать его…»

Хават сунул руку за пазуху, где у него всегда лежал миниатюрный пистолет с ядовитыми иглами. «Она без щита, – подумал он. – Это все что, блеф? Ведь я могу убить ее сейчас… но, но! – если я ошибаюсь, последствия будут ужасны!»

Джессика увидела, как его рука скользнула к внутреннему карману.

– Я надеюсь, между нами нужды в насилии не возникнет, – сказала она.

– Достойная надежда, – согласился он.

– Но тем временем болезнь распространяется в наших рядах и разъедает их, – продолжала Джессика. – И я должна вновь спросить тебя: не разумнее ли предположить, что это Харконнены посеяли в нас подозрение друг к другу, чтобы разъединить и столкнуть нас?

– Кажется, мы все же вернулись в тупик, – угрюмо буркнул Хават.

Она вздохнула и подумала: «Он почти готов».

– Герцог и я заменяем этим людям отца и мать, – сказала она. – Это положение….

– Герцог не женился на вас, – перебил Хават. Джессика сдержалась, усилием воли сохранив спокойствие. Он хорошо парировал.

– Но он не женится и ни на ком другом, – уточнила она. – Во всяком случае, пока я жива. И, как я сказала, мы для наших людей вместо родителей. Разбить сложившиеся отношения, рассорить и запутать нас – какая цель для Харконненов будет более соблазнительной?

Он понял, куда она клонит, и его брови сдвинулись.

– Герцог? – продолжала она. – Да, это заманчивая цель; но никто не охраняется лучше, чем герцог. Разве что Пауль. Я? Разумеется, они бы не отказались от такой добычи; но уж кто-кто, а они знают, что Бене Гессерит – добыча не из легких. Но есть и другая мишень. Человек, чьи обязанности по определению создают огромное слепое пятно. Человек, для которого подозрительность так же естественна, как дыхание. Человек, вся жизнь которого построена на тайнах, интригах, намеках и хитростях. – Она протянула к нему руку. – И этот человек – ты!

Хават вскочил со стула.

– Я не отпускала тебя, Суфир! – резко бросила она.

Старый ментат почти упал на стул – мышцы вдруг отказались ему служить. Она невесело улыбнулась:

– Теперь ты кое-что узнал о том, чему нас учат по-настоящему, – проговорила она.

Хават попытался сглотнуть – горло пересохло. Ее приказ был таким властным, не допускающим даже малейшего неповиновения, – и он не смог противиться. Тело послушалось раньше, чем он успел что-либо подумать. И ничто не могло бы удержать его от выполнения этого приказа – ни логика, ни гнев… ничто. Чтобы сделать то, что удалось сделать ей, необходимо глубоко, до самых сокровенных подробностей, знать того, кому приказываешь. Он не представлял себе, что возможен такой контроль над человеком…