Книга Комбат - Максим Гарин

"Теперь осталось совсем малое, – думал Червонец, – вернуть долг и забыть обо всем, что произошло. Я перевалил вершину, а вниз катиться куда легче. Но вот еще одна проблема – Андрей Рублев. По-моему, он уже сообразил, что его ждет. Правда, это неважно, сделать он ничего уже не сможет, даже если упрется и попробует мне помешать. Пока еще он мне нужен живым, но ненадолго. Конечно, хотелось бы оставить все деньги себе, но ради безопасности придется пожертвовать парой сотен тысяч, чтобы пустить следствие по ложному следу. Как они любят, эти следователи, проглатывать наживки, специально положенные у них на пути!

Им и в голову не придет, что кто-то смог добровольно отказаться от такой суммы".

– Ты чувствуешь себя счастливым? – вслух обратился Червонец к Тхору, который нервно дергал руль автомобиля, хотя лицо его при этом оставалось совершенно спокойным.

– Счастливым? – переспросил он, удивленно приподняв брови.

Никогда раньше Червонец не задавал ему подобные вопросы.

– Да, Тхор. Ты хотя бы знаешь, что такое счастье?

– Я просто чертовски устал, Червонец.

– А почему не божески? – рассмеялся главарь.

– Наверное, нет, – поморщился Тхор. – Счастливым я не был никогда. Богатым – был, пьяным – был, сытым – тоже был.

– А теперь боишься?

– Нет, страх уже прошел.

– Да, – задумался Червонец, – я вспоминаю лица тех ребят из броневика. Вот на их лицах и впрямь застыл ужас. Наверное, у каждого человека в момент смерти проявляется такая маска – ни умиротворения, ни спокойствия, а ужаса. Лучше умереть, когда не знаешь об этом.

– Ты хочешь, чтобы тебя убили в спину?

– Нет, я хочу заснуть и не проснуться. Но не сейчас, а потом, в старости. Такие люди, как я, ты, Дулеб, почти никогда не умирают своей смертью.

– Почему? – настороженно поинтересовался Тхор.

– Потому что мы не умеем вовремя останавливаться.

* * *

Джипы въехали во двор загородного дома.

Андрей Рублев припал лицом к стеклу, пытаясь рассмотреть, что же происходит там – за стенами его тюрьмы. И когда увидел бандитов, выносящих из машины следом за своим главарем запломбированные мешки, тихо выругался:

«Значит, им удалось! Значит, снова погибли люди, а он находится здесь и ничего не может предпринять. И скорее всего, бандитам удастся списать преступление на него. Предпринять он сам ничего не в силах».

Теперь уже Андрей Рублев не так боялся смерти, как того, что невольно окажется соучастником преступления. За дни своего плена он уже свыкся с тем, что думает о себе в прошедшем времени. Он знал, что дни его сочтены, и даже в чем-то завидовал Чеснокову.

Деньги внесли в дом. Уставшие подручные Червонца тяжело дышали, но общее настроение все равно было приподнятым. Как-никак, дела налаживались, теперь можно было отдать долг.

– Мешки в кабинет! – скомандовал Червонец, дождался, пока Дулеб с Тхором поставят мешки у письменного стола, и строго посмотрел на них.

Те и без слов поняли, Червонец хочет остаться один. Главарь еще никогда не подводил их, но теперь сумма могла ввести в искушение.

Поэтому Дулеб и Тхор далеко не уходили. Они устроились в коридоре на ковровой дорожке, сели, прислонившись к стене, закурили. Из-за толстой двери кабинета до них не доносилось ни звука. Но они спокойно могли представить себе, чем сейчас занят Червонец, могли представить себе выражение его глаз.

А он, оставшись один, взял нож, срезал пломбы и заглянул внутрь мешков. Он брал в руки мокрые пачки денег, подносил их к лицу, зажмуривал глаза. Даже влажные они пахли незабываемым ароматом, который иногда приходил Червонцу во сне, когда ему снились горы денег, новых, хрустящих. Он принялся считать пачки, раскладывая их прямо на паркете. Не без сожаления отодвинул в сторону двадцать пачек стодолларовыми купюрами по десять тысяч в каждой. Затем, еще раз тяжело вздохнув, бросил их на дно мокрого мешка, а после этого, зло скривив губы, отодвинул ногой к креслу два штабеля – долг московской группировке.

«Вот так всегда, – вздохнул он, – сперва кажется много, а потом начнешь делить и деньги тают – как песок проскальзывают сквозь пальцы. Но такова уж жизнь, ничего не поделаешь» Он включил калорифер и разложил на стульях возле него мокрые пачки. Затем позвал Дулеба:

– Сбегай за Пружиной!

Червонец нервно курил, даже забывая сбивать пепел с сигареты. Тот нарос кривым серым столбиком и упал на паркет как раз тогда, когда отворилась дверь и Пружина вместе с Дулебом шагнули в кабинет.

– Ребята, – неискренне улыбаясь, проговорил Червонец, – вот в этом мешке двести тысяч.

Это не наши деньги: ни мои, ни твои, Пружина, ни твои, Дулеб. Это деньги нашего парня – того, что сидит в сарае.

Пружина понимающе заулыбался и закивал головой.

– Ясно.

– Ни черта тебе не ясно, Пружина.

– На хрена ему деньги? – изумился Дулеб и, не удержавшись, цокнул языком.

– Вы эти деньги, – не обратив никакого внимания на замечание Дулеба, – продолжал Червонец, – высушите и завезете ему на квартиру. Спрячьте там, только не очень основательно.

– Двести тысяч? – не веря своим ушам, переспросил Дулеб. – Спрятать так, чтобы их могли найти при поверхностном обыске?

– Именно.

Пружина хотел что-то вставить, но Дулеб толкнул его локтем в бок. А Червонец уже успел прочесть мысли своих подручных.

– Только, ребята, осторожно – вы меня знаете, но и я вас знаю. Если хоть одна пачка из этих денег окажется у вас в карманах, то лучше не попадайтесь мне на глаза.

– Сделаем, – пообещал Пружина.

– У вас максимум два дня.

– Хватит, – на лице Дулеба появилась извилистая улыбка, – хватит, чтобы просушить и подбросить. А как насчет собственных карманов, что ты, Червонец, никогда раньше такого не было и теперь не будет.

– Деньги-то немалые.

– Конечно, – пожал плечами Пружина, – но и ты платишь немало.

– Надеюсь, вы не идиоты, – Червонец протянул Пружине мешок с деньгами и пристально посмотрел в глаза. – Смотри, хоть одну бумажку украдешь… – и он покачала головой, что было выразительнее всяких слов.

Двое бандитов покинули кабинет своего предводителя.

Они шли по коридору на плохо гнущихся ногах. Да, большие деньги, хоть и мало весят, но тяжесть они – огромная.

Глава 15

Все хорошее, даже радость встречи со старинным другом, имеет одну неприятную особенность – кончаться. Раньше или позже понимаешь, что нужно уходить.

Так произошло и с Борисом Ивановичем Рублевым, которого его друг Подберезский называл по старинке не иначе, как комбат. А то и батяня. Борису и самому нравилась эта кличка, вернее, ласковое прозвище, которым его наградили скупые на похвалу и чуткие на справедливость солдаты и офицеры. Но перед расставанием непременно хотелось получить что-нибудь на память, лучше всего фотографию.