Книга Принцессы Романовы. Царские племянницы - Елена Прокофьева

Впоследствии она будет вспоминать, что очень терзалась в то время – сделала ли она сама все, что могла, чтобы наладить отношения с супругом и его родственниками? Сложный вопрос, особенно если учесть, что ей было тогда всего двадцать два и ей не на кого было опереться или попросить совета. Отец, Павел Александрович – он тогда как раз получил разрешение жить в России, и она его там навещала – был против развода, и не только потому, что это было крайне серьезным шагом, а и потому, что тогда дочь осталась бы одна. Не лучшее положение для молодой неопытной женщины.

А между тем жизнь с Вильгельмом становилась все более невыносимой. Он оставался равнодушным к тому, что восхищало ее. Она пыталась радоваться – он впадал в меланхолию. К тому же – коснемся деликатной темы – уже на склоне лет Мария Павловна признается сыну, что его отец был неважным любовником. Что ж, где нет любви и привязанности, там вряд ли будет и настоящая страсть.

Королю Густаву, по-видимому, было ясно, что его надежды на улучшение отношений между младшим сыном и невесткой не оправдались, и он решил, что наилучшим вариантом будет отправить Марию Павловну к своей супруге, которая лечилась на Капри.

Там она и познакомилась с «доктором М.», который лечил королеву Викторию Баденскую, и между ними постепенно зародилась дружба. Мария наконец нашла кого-то, с кем могла поделиться своими переживаниями, и она честно делилась с ним, ожидая поддержки и совета. Надо сказать, что ее надежды на то, что этот человек поможет распутать клубок, в который сплелись все ее проблемы, не оправдались. Скорее доктор М. увидел, что, пользуясь своим опытом, положением старшего и тем, что называется «знанием жизни», он может влиять на молодую женщину и, более того, стать единственным ее наставником. Он убедил ее в том, что она серьезно нездорова, что у нее проблемы с почками (впоследствии диагноз не подтвердился), что ей нужно как можно больше времени проводить вне Швеции, в теплом климате. Ни одна проблема не была решена, но зато появились новые – по шесть месяцев жить вдали от сына, лечиться, оставаться в уединении… Мария Павловна чувствовала себя несчастной, больной и, по сути, загнанной в ловушку.

В 1913 году в России отмечали трехсотлетие Дома Романовых, и Мария Павловна должна была, разумеется, посетить торжества. Встреча с возмужавшим братом и радость от общения с остальными родственниками явились краткой передышкой. Возможно, именно она и дала силы Марии Павловне собраться с духом, встряхнуться и взять судьбу в собственные руки. Как она будет потом признаваться, толчком послужило еще и то, что доктор М., как оказалось, втайне от нее направился в Россию, на встречу с Елизаветой Федоровной. Если бы ему удалось сделать ту своей союзницей, то тогда Мария Павловна лишилась бы и этой поддержки.

Но она и так уже фактически была ее лишена, так что оставался только один выход – обратиться за помощью к отцу. «Чтобы мой уход прошел легче и чтобы избежать ненужных сцен, я решила поехать с принцем в Берлин, как и было договорено, и по приезде туда сообщить о своих намерениях. Затем вместо того чтобы поехать в Италию, я поеду к своему отцу во Францию». Так и случилось, и герцог Вильгельм узнал о том, что жена намерена с ним расстаться, только когда они уже покинули Швецию.

Уезжать, конечно, было нелегко. «Я попрощалась, как полагалось, с королевской семьей и своими друзьями и в последний раз бросила взгляд на все, что покидаю, на все, что окружало меня в моей жизни более пяти лет. Мысль о том, что я покидаю своего сына, была почти непереносима, но я надеялась вскоре обрести его, не предвидя, что обстоятельства будут мешать этому в течение многих лет» (встретились они только в 1921 году).

Павел Александрович был против этой затеи, но отговорить дочь не смог. Когда он понял, что переубеждать ее бесполезно, то поддерживал, как мог – встретил в Париже, вел всю необходимую переписку. Вскоре брак между Марией Павловной и герцогом Зодерманландским был признан недействительным, и в январе 1914 года она вернулась в Россию.

В своих мемуарах Мария Павловна будет писать о том, что, несмотря на возвращение, ее будет томить неясное чувство опасности, какой-то надвигающейся страшной грозы. Было ли это действительно предчувствием, или же, когда она в зрелом возрасте вспоминала прошлое, ей просто стало казаться, что она ощущала, как надвигается катастрофа? Сложно сказать. Как бы там ни было, гроза действительно разразилась, и не только над Россией – началась Первая мировая война.

* * *

Не желая бездействовать – любимый брат уехал на фронт – Мария Павловна решила внести и свою лепту в общее дело, став сестрой милосердия. Получив теоретическую и практическую подготовку и сдав соответствующий экзамен, она получила право работать. И это стало ее первой победой, первым осознанным выбором, чем-то очень настоящим: «Жизнь поманила меня, и я не могла себя жалеть». Мария Павловна, как ни странно это прозвучит, отправлялась на войну с радостью в сердце, потому что знала – она будет помогать другим.

Ее, кузину императора, нередко узнавали – конечно, людей восхищало то, что опасности войны с ними разделяет великая княгиня из рода Романовых, однако саму Марию Павловну это всякий раз приводило в смущение. «Веселая сестричка» – так ласково называли ее солдаты. Вместе с ними она честно сражалась со смертью и страданиями – помогая врачам, заботясь о раненых. Сестра милосердия – это не только умелые руки, но и улыбка, и слово поддержки. Когда территорию, где был расположен госпиталь, в котором она работала, пришлось оставить, Мария Павловна вернулась в Петербург, а затем вместе с новым госпиталем уехала в Псков, где и оставалась вплоть до начала 1917 года. Жизнь медсестры стала для нее, как ни банально это звучит, школой. И не потому, что она, великая княгиня, бывшая герцогиня и принцесса, работала наравне с другими, а порой и больше. И не потому, что она имела дело со смертью и страданиями. Нет, просто эта жизнь столкнула ее с совсем другими людьми, не с теми, с кем она общалась раньше, а с теми, кого никогда не повстречала бы, если бы не война… Члены семей монарха, сколько бы ни занимались они благотворительностью, всегда смотрят на «народ» со стороны, изнутри своего замкнутого мира. Мария Павловна, можно сказать, вышла в народ и стала его частицей, хотя бы на время войны. Забегая вперед, можно сказать, что это, вероятно, и помогло ей в дальнейшем прожить насыщенную жизнь, которой она будет руководить сама, а не беспомощно надеяться на других: «Когда я сейчас оглядываюсь назад, могу сказать со всей искренностью, что годы, проведенные мной на этой работе, были самыми счастливыми в моей жизни. Каждый день приносил мне новые контакты, свежие впечатления, освобождение от искусственных ограничений и рост. Мало-помалу я расправляла крылья и испытывала силы. Стены, которые так долго отгораживали меня от реальности, наконец рухнули».

Но жизнь, которая бурлила за этими стенами, тогда была еще сложнее, чем прежняя: «Уголок завесы едва приподнялся, но я начала уже приобретать некоторое представление о картине в целом. Я видела, что Россия больна; я могла это определить, так сказать, по биению ее пульса; но более я ни в чем не была уверена. Противоречия, с которыми я сталкивалась на каждом шагу, между идеями, на которых я была воспитана, и реальностью, сбивали меня с толку». По словам Марии Павловны, ее утешало то, что она все-таки находилась тогда только в начале своего жизненного пути – ей было немногим больше двадцати лет, и многое было впереди.