Книга Синий взгляд Смерти. Рассвет. Часть третья - Вера Камша

– Возможно, я им буду.

– А возможно, лекарем или военным?

– Создателю служат не только молитвой. Если умеешь лечить, убить сумеешь, наоборот – не всегда. Кажется, уносят тело, мне пора идти. Я сразу же отпишу о состоянии госпожи Гирени, покажите мое письмо отцу Ипполиту.

– Хитрецы… – Карло вгляделся в глаза человека, который мог защитить Гирени и напустившего в собственный дом змей старика. – Если б вы были военным, я бы пообещал вам перевязь.

– Полковнику Ламбросу вы ничего не обещаете, – смиренный брат улыбнулся, – вы просто ему верите. Я сделаю все, что смогу, но до смотра беды ожидать не приходится, а дальнейшее в руках Создателя и ваших. Отец Ипполит будет лишь к вечеру, а уезжать по делу без исповеди я не привык. Моим поверенным в делах земных стал доверенный куратор походной канцелярии.

– Фурис? – не понял маршал. – Но почему?

– Он безгрешен и близок к совершенству.

– А я близок к обмороку. – Карло взялся за кувшин. – Будете?

– Не сегодня. – Пьетро вышел, как опытный военный, быстро и при этом несуетливо. Проводить бы, но маршалы мелочь не провожают. Капрас налил-таки вина, пригубил, не распробовал, поставил на стол, вытащил записку Лидаса и перевернул той стороной, где были недописанные стихи. «Стезя моя – сталь и грезы…» Чужая песня и оставшийся навсегда молодым лохматый гвардеец, веривший в победу, императора и что-то еще, куда более важное…

Окончательно удариться в достойную виршеплетов дурь не дал явившийся без приглашения Фурис.

– Господин командующий, – возвестил он, – мой долг сообщить вам доверенные мне сведения исключительной важности, которые, вне всякого сомнения, окажут определяющее влияние на принятие вами окончательного решения, касающегося истребления возмутительных банд, наводнивших вверенные вашему попечению провинции.

3

Снова зима, снова холод и ветер, снова рядом горники, разве что видно чуть дальше. Ползут по серому снегу пехотные колонны, люди еще ничего не знают, они идут к своим, идут драться, но не здесь же, посреди никому не нужного плато, где и зацепиться-то не за что! Мушкетеры, драгуны, ноймары, бергеры… и еще бывшие свитские. Господ полковников у знамени корпуса пока нет, только местоблюстительный Ульрих-Бертольд, Валентин да на почтительном расстоянии – бесхозные адъютанты.

– Добрый вечер, Сэц-Пуэн, – проявил достойную Придда вежливость Арно. – Мне следует извиниться, ведь я так и не взял ваше письмо. Если вы его, разумеется, написали.

– Я начал, – бедняга вытаращил единственный глаз, – но ведь…

– Моя мать хорошо знала маршала фок Варзов. Напишите ей о нем все, что запомнили. Простите, моего доклада ждут.

– Я допишу, – пообещал Сэц-Пуэн, – обязательно. Господин Савиньяк…

– Арно. В крайнем случае капитан Сэ.

– Полковник Катершванц желает говорить с полковником Приддом наедине.

– Это страшно, – согласился Савиньяк, – и я очень боюсь, но мой полковник ждет моего доклада.

Ульрих-Бертольд восседал на превеликом гнедом жеребце. Гнедой значительно молчал, Катершванц фыркал за двоих, держащийся рядом Валентин скромно внимал. Арно тоже б не отказался, однако бергер и впрямь видел затылком.

– Фиконт, – потребовал он, – токлатыфайте. Как фы нахотили «гусей»?

В обнаружении чужих разъездов ничего неподходящего для катершванцевских ушей Арно не видел, а посему доложился по всем правилам, после чего едва не свалился с Кана. От удивления.

– Фаша претузмотрительность и обзтоятельность, – возвестил Ужас Виндблуме, – фесьма похфальная есть. Фы фысылали фланговые тозоры талеко ф зтороны и фофремя узнавали про ненушную корпусу фстречу. Без фас могла ухотить только конница, озтафиф без помошчи пехоту, но это нефозмошно для фоителей есть.

– Благодарю, господин барон, – пробормотал Арно, чувствуя, что ему на шею повесили орден размером с тележное колесо.

– Но фаш узпех не пофод затирать нос! – исправился Катершванц. – А теперь фы, полкофник. Фы – толкофый молотой тшелофек, но фы прифыкали ошидать мой приказ. В зта злутшаях это похфально есть, но фы ротились зто перфым! Мне шестесят тефять лет, и я не могу фечно фам тафать приказы и зофеты. У фас есть голофа, так изфольте ее уфашать, и фы зтанете тостойны прошлых фоителей! Пфе! Фок Фарзоф умирал позафтшера, потому тшто у Малетты ему не тафал умирать молотой Алфа, который не быфал шдафшим приказ от турака с перефязью.

– У Малетты, – не выдержал Арно, – не было вас!

– Та, – подхватил Ульрих-Бертольд, – я нахотился в Торке, и я быфал рат злышать, что в Талиге зтало меньше никтшемных генералоф! Полкофник Придд, фы фызыфали ко мне зтарших офицероф. Фы имеете з ними гофорить зами! Если фы зпрафитесь, я, когта мы зоетинимся з нашей армией, буту назнатшать фас звоим наследником!

– Господин барон, – медленно произнес Валентин, – я постараюсь впредь принимать решения и осуществлять их самостоятельно.

– Фот именно! И польше уференности.

Валентин почтительно наклонил голову, Арно торопливо последовал его примеру. Веселого в их положении было мало, но разоржаться тянуло зверски. Мешали начавшие стягиваться сразу с двух сторон пригорочные полковники. Три дня назад они торчали под знаменем и не могли решить, вытаскивать отрезанного маршала или нет, теперь, дай им волю, примутся сетовать на удаленность начальства и отсутствие равелинов и перевалов. После смерти фок Варзов тоже переливали из пустого в порожнее до самого рассвета, хотя тогда и спорить-то было не о чем.

– Господа, – Придд заговорил первым, не дождавшись хотя бы обмена приветствиями, – у нас мало времени. Я пригласил вас, чтобы сообщить: корпус, обходя обнаруженного разведкой неприятеля, около получаса назад повернул на север. Прошу всех ускорить движение, устающих пехотинцев следует рассадить на повозки. Кавалерия, кроме головного эскадрона и разведчиков, пойдет в хвосте колонны. Нужно спешить, но поскольку маневр уже успешно начат, я готов по мере сил ответить на разумные вопросы.

Сперва полковники обалдели, переведя взгляд с Валентина на красноречиво сопящего Катершванца. Они наверняка были славными людьми и пристойными офицерами, других бы фок Варзов держать не стал, но Арно эти «зтаршие фоители» бесили третий раз кряду. При этом виконт понимал, что несправедлив: оставшийся на обреченной батарее маршал велел спасать корпус, единственный генерал поймал пулю, командир ноймаров тоже, а подхода кавалерии никто не ждал. Да и ночью, окончательно оказавшись без командующего, уцелевшие не рыдали, а решали, что делать. И все же, почему никто не сказал «будет так и только так»? Катершванц и тот лишь фыркал да ругался, а ругаются, когда не могут оборвать одним словом и заставить идти и делать.

– Вы нарушаете субординацию, – ожил вечно опасавшийся «остаться без последних резервов» драгун, – почему мы должны исполнять ваше…

– Лучше повернуть…