Книга Августейший мастер выживания. Жизнь Карла II - Стивен Кут

Людовик был — и чем дальше, тем очевиднее — не только образцом деятельного и целеустремленного повелителя. В глазах многих он воплощал саму суть абсолютизма. Подобно Карлу, он был свидетелем погружения своей страны в пучину гражданской войны. Ему были ведомы опасности и унижение бегства, открытое неповиновение и непростые вопросы парламентариев, желающих ограничить королевскую власть. Но Людовик в отличие от английского короля правил, сидя на троне, который не был окружен людьми, подвергающими сомнению его волю. Он мог строить политику и назначать министров, не оборачиваясь опасливо всякий раз через плечо и не отвлекаясь в своих претензиях на поиски средств. Наделенный способностью заставлять людей беспрекословно повиноваться своей воле, Король-Солнце в результате, пребывая посреди сказочной роскоши Версаля, сделался монархом, не признающим никакого земного авторитета.

И наконец, Голландия — у нее своя, особая история. Это была федерация, состоящая из семи провинций, освободившихся сначала от испанского владычества, а затем от угрозы абсолютизма, символом которого выступала местная аристократическая семья номер один — Оранский дом. Власть дается деньгами, и первую скрипку в стране играл грозный Ян де Витт, главный распорядитель кредитов провинции Голландия/в крупнейших городах которой, и прежде всего в Амстердаме, производилась продукция, обеспечивающая половину национального дохода. Такие масштабы позволяли Голландии и лично Яну де Витту оказывать решающее воздействие на властный орган страны, Генеральные Штаты, и быть, таким образом, ведущими игроками наевропейскойполитической сцене.

Процветание Голландии зиждилось на коммерции. Голландцы скопили огромные валютные резервы, Амстердам стал крупнейшим в мире денежным рынком. К тому же на страну работала обширная коммерческая сеть в Африке и особенно на Востоке, не говоря уже о мощной системе европейских перевозок — реках и каналах, открывающих Удобный доступ в голландские склады крупным партиям товаров, на чем и держался весь бизнес. Почти ничего не производя сами, голландцы зарабатывали на услугах, и другие страны, особенно Англия, посматривали на них с откровенной завистью. Она проявилась, в частности, в привычных сетованиях сэра Уильяма Петти. «Разве не через них идет, — вопрошал он, — сахар с запада? Лес и железо из Прибалтики? Олово, свинец и шерсть из Англии? Пенька из России? Пряжа и красители из Турции?» История преподает простой урок: «Богатыми были те античные республики и империи, которые занимались перевозками». То же самое справедливо и для второй половины XVII века.

Англия времен Реставрации в этом смысле заметно отставала. С укреплением монархии английские купцы накопят огромные богатства, завалив мир шелками и специями, красным деревом, табаком, сахаром, самым разнообразным сырьем, а также такими экзотическими товарами, как панцири черепах, певчие птички, шоколад и огурцы. Многие наживутся на таком гнусном явлении, как работорговля, — впрочем, в 1660 году перспективы ее были еще невнятны. Огромные торговые корпорации елизаветинских и ранних стюартовских времен, например, «Мерчант энд Гринлэнд эдвенчерерз», «Левант», «Африка энд Ист-Индиа кампаниз», то залезали в долги, то становились жертвой мошенничества и острой зарубежной конкуренции. Даже треску, плавающую в английских водах, ловили и продавали другие.

Тем не менее если не все, то многие понимали, что «торговля способствует укреплению абсолютной власти монарха в большей степени, нежели оружие и территории», и поскольку внешняя торговля оставалась монополией короны, то правительство предпринимало огромные усилия, чтобы улучшить ситуацию в этой сфере. Подтверждались льготы старых, традиционных торговых компаний. Учреждались новые. Начиная с 1660 года был издан ряд навигационных актов, существенно корректирующих прежние. Направлены эти реформы были, как говорилось в первом же из вновь принятых документов, на «увеличение грузооборота и поощрение навигации в стране». Открытый конфликт с голландцами представлялся неизбежным, и молодежь при дворе Карла II, особенно приближенные герцога Йоркского, главнокомандующего военно-морскими силами страны, ожидали его с нетерпением. Юные офицеры флота были амбициозны, жаждали наград и повышения по службе, ну а гражданские чиновники из окружения Якова видели в войне с голландцами возможность вытеснить старую, испытанную гвардию — вроде Кларендона: все более и более мучимый подагрой, он оставался одним из немногих, кто последовательно выступал против любых насильственных действий.

В свою очередь, в кругах Якова насилие представлялось способом обогащения, так что публичная политика была лишь прикрытием личной корысти. Иное дело, что эта корысть подогревалась ненавистью к республиканской форме правления у голландцев, Говорили, будто они, лишенные родовой аристократии, откуда выходят естественные лидеры, не обладают ни чувством чести, ни мужеством, необходимыми для успешного ведения войны. Короче, гром победы раздавайся! — победа английского оружия будет быстрой и решительной, купцы разбегутся из поверженной республики, сама Голландия развалится на куски, а Англию ждет великолепный триумф. Мало того, что такого рода громогласные заявления отличались высокомерием, они еще совершенно не учитывали плачевного состояния английского флота. Лучше других отдавал себе в том отчет Сэмюэл Пепис, офицер канцелярии адмиралтейства. Вот одна из записей его дневника за 1664 год: «Сейчас только и разговоров о том, что будет с голландской торговлей в случае войны; все вроде бы ее ждут не дождутся, полагая, что на данный момент мы сильнее; но я лично ожидаю ее со страхом».

Поначалу Карл, похоже, оставался совершенно равнодушным к военным замыслам брата, но затем занял несколько двусмысленную позицию, что, впрочем, будет характерно для всего его царствования. С одной стороны, он публично поддержал идею мирной и дружественной договоренности с голландцами. Но с другой, не уставая повторять миролюбивые слова, все больше склонялся в пользу военного решения вопроса. К тому же на него, хотя и не впрямую, учитывая его природную лень, оказывали давление, и ключевую роль здесь играл сэр Чарлз Беркли. Будучи своим человеком и в кругу леди Калсман, и в кругу герцога Йоркского, он занимал самую удобную позицию для завоевания доверия короля. Беркли нашептывал Карлу, что, поддержав торговую войну с Голландией, тот значительно улучшит свое благосостояние и впоследствии сможет избавиться от опеки парламента. Все это прекрасно, но, согласуясь со своим чаще всего непоследовательным стилем руководства, король предоставил придворным и чиновникам самим проявлять инициативу. А это означало, что страна движется к войне.

В то время как Яков со своими приближенными пытался подтолкнуть Карла к открытому конфликту с Голландией, его посол в Гааге сэр Джордж Даунинг оказывал на голландцев дипломатическое давление, вымогая торговые концессии и пытаясь возмутить людей против их правителей, в особенности де Витта. Цель и Яков, и Даунинг преследовали одну и ту же, однако посол руководствовался мотивами, отличными от желаний двора. Если Яков и его люди хотели войны, ибо она, по их расчетам, обогатит казну и таким образом поднимет авторитет королевской власти, то Даунинг заботился прежде всего о благосостоянии всей нации. Работая день и ночь, вникая в малейшие детали, он рисовал перед своим внутренним взором картину Британии как процветающего торгового государства. Его усилия нашли поддержку в виде решительных действий со стороны англичан. Мелкие стычки происходили зимой 1663–1664 годов на западном побережье Африки, где нападению подверглись принадлежащие Голландской Ост-Индской компании форты, в также в Америке, где англичане захватили Новые Нидерланды. Де Витт отказался пойти на мировую, напротив, он явно собирался ответить ударом на удар, и тогда англичане начали нападать на голландские торговые суда.