Книга Марина Мнишек - Вячеслав Козляков

Сторонники польского гетмана князя Романа Ружинского, находившиеся в лагере Лжедмитрия II, прекрасно были осведомлены об истинных целях полковника Валевского: последний, «зная, что их (Мнишков. – В. К.) возвращение принесет нам только лишние хлопоты, нарочно их не догнал» [223]. Но они не знали того, что воевода Юрий Сандомирский сам не стремился покинуть пределы Московского государства.

Во главе следующего отряда, посланного за Мнишками, стоял полковник Александр Зборовский. Он действовал решительно и быстро и смог добиться «возвращения» самозванцу его «царицы». Польских наемников, давно служивших самозванцу вместе с гетманом князем Романом Ружинским, подвело стремление рассорить «царика» с инфляндскими солдатами Брестской конфедерации. Это были отряды, воевавшие в Ливонии, но не получившие за свою службу жалованья в Речи Посполитой; они самовольно захватили в Бресте королевские имения и заключили собственный союз, чтобы сообща добиваться получения денег от короля Сигизмунда III. Пока у них не было перспективы дома, «инфляндцы» искали место, где могли понадобиться их военные навыки. Тут очень кстати возобновилась кампания «царя Дмитрия». В мае 1608 года гетман инфляндского войска усвятский староста Ян Петр Сапега написал письмо Лжедмитрию II с предложением принять на службу более 1200 человек, составивших Брестскую конфедерацию [224].

17 (27) июля 1608 года «инфляндцы» пересекли границу Московского государства и направились к «царю Дмитрию». Одним из полковников этого войска и был Александр Зборовский, перехвативший «царицу» Марину Мнишек на ее дороге из Москвы в Речь Посполитую. «Инфляндцы» не вмешивались в междоусобицу между королем и рокошанами, а только добивались уплаты жалованья за службу в Ливонии. Против воли короля Сигизмунда III и канцлера Великого княжества Литовского Льва Сапеги они заключили новую войсковую конфедерацию для поддержки «царя Дмитрия» и его «жены» [225].

Полковника Александра Зборовского отправляли из тушинского войска тогда, когда казалось, что уже не было никакой надежды догнать Мнишков по дороге в Речь Посполитую, Но сторонники гетмана князя Романа Ружинского сами пали жертвой своей интриги, так как сапежинцы оказали «царю Дмитрию» неоценимую услугу и получили возможность поторговаться относительно своих условий поступления на службу к самозванцу. «Царица» Марина Мнишек сразу же стала не более чем разменной монетой в счетах польских наемников между собой. Хотя она, откликаясь на письмо самозванца, отправленное с войском полковника Александра Зборовского 12 (22) августа 1608 года (к сожалению, это письмо не сохранилось), сама ожидала «скорого радостного и приятного свидания». Автор «Вельского летописца» приписал возвращение Мнишков действиям посланного из Тушина отряда князя Василия Литвинова-Мосальского, а также «умышленью» самого сандомирского воеводы [226].

Обычно считается, что Марина Мнишек сразу приняла правила игры и «признала» самозванца своим мужем. Но источники прямо свидетельствуют об обратном, противореча распространенному мнению о ее готовности жертвовать всем ради одного честолюбия и сохранения царских почестей. Присутствие Марины Мнишек в Тушинском лагере было выгодно прежде всего тушинскому «царю Дмитрию». Оно подтверждало в глазах остальной страны истинность и «легитимность» снова чудесно спасшегося царя Дмитрия Ивановича. Это Лжедмитрий II, впрочем при очень благосклонном отношении воеводы Юрия Мнишка, добивался того, чтобы его так называемых «родственников» вернули с дороги в Речь Посполитую в подмосковные таборы. Он больше других заботился о том, чтобы вся история выглядела как можно более правдоподобной, и намеренно привлекал к ней внимание. Конрад Буссов, оказавшийся к тому времени в лагере второго самозванца, писал, что, как только в Тушине было получено известие о перехвате «царицы» посланными для этого людьми и о том, что она находится на пути под Москву, был устроен салют: «Дмитрий… обрадовался и развеселился, приказал выпалить несколько раз из больших пушек, а все ратники во всем лагере должны были в знак радости 3 или 4 раза выстрелить из мушкетов и других ружей» [227].

Наиболее достоверным свидетельством об обстоятельствах приезда Мнишков в Тушинский лагерь является «Дневник Яна Сапеги», написанный его секретарями. От них не ускользнули многие интересные детали, тем более ценные, что они представляли моментальную запись очевидцев, каждый день следивших за происходящими событиями. По свидетельству автора «Дневника», сначала полк Александра Зборовского привез Мнишков в Любеницы, рядом с Царевым Займищем, где 19 (29) августа 1608 года Ян Сапега лично встретился с «царицей» и устроил в ее честь смотр своего войска. 21 (31) августа Марина под охраной инфляндских солдат гетмана Сапеги двинулась из Царева Займища в сторону Тушина. Путь «царицы», как ее называли секретари гетмана Сапеги, лежал через Можайск и Звенигород, которых она достигла, соответственно, 23 августа (2 сентября) и 29 августа (8 сентября). И Марина Мнишек, и гетман Ян Сапега были в этот момент убеждены, что едут на встречу с бывшим царем Дмитрием Ивановичем, чудесно избежавшим смерти в 1606 году [228]. Лжедмитрий II тоже уже знал о готовящемся приезде своей «жены». 19 (29) августа он написал письма, адресованные Марине Мнишек и ее отцу «пану воеводе». Письма были получены ими 22 августа (1 сентября), «чему была царица ее милость очень рада». 29 августа (8 сентября) «царь Дмитрий» написал новое письмо воеводе Юрию Мнишку и просил «свою супругу» принять участие в православном обряде – «положении святого» в одном из звенигородских монастырей, что могло бы укрепить русских сторонников самозванца в их поддержке «царя» и «царицы» [229].

Эпистолярная игра имела смысл только до личной встречи. Первым увидел «царя Дмитрия» сандомирский воевода Юрий Мнишек. У него не могло быть сомнений, что перед ним совсем другой человек. Вполне определенно отец «царицы» высказался по этому поводу на сейме 1611 года [230]. Но тогда, на месте, Юрий Мнишек повел себя по-другому. Как записал автор «Вельского летописца», сандомирский воевода «с вором тушинским сложился заодин, и назвал того вора тушинского опять царевичем Дмитреем Ивановичем, и дочь свою Маринку отдал ему в жены место. И всей рати воровской и в Тушине поляком и литве и руским вором, и изменником и казаком, умысля с тушинским вором и забыв крестьное целованье и своего обещанья, и объявил воровски, преступя крестное целованье, что будтося то прямой царевич Дмитрей Иванович, а его зять» [231].