Книга Дорогие дети. Сокращение рождаемости и рост "цены" материнства в XXI веке - Анна Шадрина

Социальную изоляцию малоимущих усугубляет культурное объяснение бедности как индивидуальной ответственности тех, у кого жизненных шансов меньше. Процесс стигматизации происходит посредством распространения риторики, утверждающей, что бедные «сами виноваты», поскольку «аморально себя ведут», «не ориентированы на карьерный рост», «склонны к зависимому и криминальному поведению» и часто воспитывают своих детей в «неполных семьях»[276]. Проблема в том, что ввиду несправедливой структуры общества менее привилегированные группы оказываются отстраненными от доступа к ресурсам, открывающим новые возможности и позволяющим из бедности выбраться.

Елена Ярская-Смирнова отмечает, что сокращение государственных программ социальной защиты в 1990-е годы, нехватка доступных услуг заботы о детях, растущая соревновательность на рынке труда и гендерное неравенство помещают матерей-одиночек в группу риска бедности. Семьи с детьми — самая многочисленная группа среди бедных людей в России, а мономатеринские семьи, особенно те, в которых заботятся о детях, имеющих хронические заболевания, подвергаются наибольшему риску[277]. Таким образом, в новой экономической ситуации работа за пределами семьи часто — это просто условие выживания. При этом забота о детях помимо радости и удовольствий приносит проблемы и расходы, ставя современных матерей перед серьезными рисками.

«Я не знаю, как она делает это»

В последние годы в медиа стали появляться сюжеты о том, как некоторые мамы счастливо комбинируют заботу о младенцах с профессиональными обязанностями. В частности, на слуху случай итальянской политической деятельницы Личии Ронзулли, берущей на заседания Европейского парламента свою дочь Викторию с тех пор, как малышке исполнилось 6 недель. Многочисленные сообщения в СМИ, тиражирующие фото «растущей прямо в парламенте ЕС» Виктории, сопровождаются умилительными комментариями о том, что малышка «помогает работающей маме принимать важные политические решения»[278].

Объясняя прессе свою позицию, Ронзулли отмечала, что, принося новорожденную дочь в парламент, она намеревалась привлечь внимание к проблемам политического участия женщин, заботящихся о маленьких детях в ситуации дефицита институционального ухода, не скрывая при этом, что осознает свои привилегии, поскольку не всякая мать может позволить себе взять ребенка на работу[279]. Однако ставшие узнаваемыми глянцевые изображения Личии и Виктории, на мой взгляд, допускают инверсивное толкование первоначального замысла акции. Светящиеся благополучием и покоем фотографии матери, осуществляющей семейные обязанности без отрыва от профессионального участия, могут интерпретироваться как сообщение о том, что совмещать карьеру и материнство не так уж и сложно.

За кадром, например, остается, что, откликаясь на потребности маленькой Виктории, Личия не все время может находиться на заседаниях. Сама политикесса говорит о том, что не каждое рабочее место, как и не каждый ребенок позволили бы подобному эксперименту осуществиться. Моя приятельница, растящая полуторагодовалую дочь, попыталась последовать примеру Личии и взяла свою малышку на профсоюзное собрание в вузе, в котором она преподает. Очень скоро маме пришлось ретироваться — девочка шумно исследовала пространство, парализуя работу всего коллектива. В одной из закрытых интернет-дискуссий, где обсуждался опыт Ронзулли, я разговорилась с интернет-пользовательницей, разрешившей мне привести здесь ее комментарий.

ЖЖ юзер v_s_e_horosho:

…Я с удовольствием расскажу вам о своем реальном опыте: выращивании двоих детей в отсутствие алиментов по причине уклонения папы от них, параллельно с работой на двух работах — одна из них на полставки инженером-химиком в химической лаборатории, вторая — в интернете на полную ставку, т. е. примерно плюс еще 7–8-часовой рабочий день. В сумме, считая дорогу, получается 12–13-часовой рабочий день параллельно с ведением домашнего хозяйства без помощи нянь, домработниц и даже бабушек на постоянной основе. Это очень непросто. И когда кто-то говорит, что совмещать работу и карьеру с работой по дому и воспитанием детей можно запросто, мне кажется это лукавством, а даже вернее — сильным преувеличением. Я считаю подобные заявления просто опасными…

Так или иначе, представительнице Европейского парламента удалось привлечь внимание к нарастающей в наши дни проблеме совмещения карьеры и материнства. Возникшая в результате ее жеста дискуссия показала, что существует огромная разница между тем, как жизнь работающей матери воображается, и тем, как она может быть организована в действительности.

Работающие матери, взращивающие новые поколения на пересечении парадигм детоцентризма и глобального капитализма, часто сталкиваются с дискриминирующим суждением: «Для чего нужны дети, если за ними присматривают няни или другие люди?» В ситуации, когда, с одной стороны, культура не изобилует позитивными женскими образами, не связанными с материнством, а с другой стороны, необходимость зарабатывать является безоговорочным условием жизни, эта риторика, не предлагая решения проблемы, лишь внушает современницам чувство вины за несоответствие воображаемому стандарту «хорошей матери».

Культура интенсивного материнства формирует идею детского благополучия, возможного только при неотлучном присутствии матери. При этом известно, что не все западные матери середины прошлого века, оставаясь дома, испытывали удовлетворение, равно как и не все дети, выросшие в этот период, вспоминают о своем детстве с теплотой[280]. Получившая престижные мировые награды кинодрама «Прислуга» (2011) может многое об этом рассказать. Повествуя о движении за гражданские права чернокожих жителей США в 1960-е годы, фильм репрезентирует судьбы черных служанок, воспитывающих белых детей «Степфордских жен». Картина развенчивает идеализированное представление о «счастливых семьях» из зажиточного американского пригорода, показывая, что в этой среде материнский труд, часто неравномерно, разделялся с прислугой, чья роль в поддержании семейной структуры традиционно недооценивается.